Если конгресс примет такое решение, мы готовы начать публичное расследование всех аспектов этого дела. Министр юстиции уже предъявил обвинения замешанным в этом деле.
– Однако, – сказал Зелл, – большинство виновных мертвы.
Он не преминул добавить:
– Я, конечно, не имею в виду членов конгресса, получавших на свои избирательные кампании деньги, отмытые Глассом.
– Урон, который был нанесен, теперь никак не уменьшишь, – заметил Аллен. – Но сделать еще хуже можно. Например, запятнать конгресс и ЦРУ ложными обвинениями во взрыве Коркоран-центра – преступной операции, не имеющей к ЦРУ никакого отношения. Все это послужит совсем не на благо национальных интересов и еще больше подорвет доверие к конгрессу и Вашингтону, при этом, несомненно, забудут, что мы сумели успешно разрешить десятки других политически важных кризисов, что помогло с уверенностью двигаться в будущее. Печать не сможет отделить козлищ от агнцев, и гнев дезинформированной публики, подобно выстрелу из дробовика, может разрушить жизненно важные американские политические институты, такие, как ЦРУ и конгресс, и заденет государственных деятелей, которые были так или иначе связаны с Глассом. Кто выиграет от того, что мы вынесем это дело на суд общественности? – воскликнул Аллен. – Никто. Никому: ни правосудию, ни Америке, ни общественности, ни вам в конгрессе, ни нам в ЦРУ – я повторяю, никому не станет лучше от того, что мы подольем масла в огонь. В действительности, – добавил он, – общественное расследование всех деталей этого дела показало бы в самых выгодных красках героического офицера ЦРУ и простого американского гражданина, но последствия такого шага непредсказуемы.
– По-видимому, в интересах страны, – предложил Мигель Зелл, – будет поручить ЦРУ доложить в полном объеме все аспекты расследования на закрытом заседании комитета.
Сенатор Бауман согласно кивнул, услышав такое предложение.
Накануне вечером, запершись у себя в кабинете с Джоном, юристом ЦРУ и неутомимым шефом отдела безопасности Корном, Бауман выпил четыре стакана скотча, отвечая на их весьма неприятные вопросы. Бауман понимал, что если начнется общественное расследование, то и его имя свяжут с получением денег от террориста.
Как требовалось по правилам, комитет проголосовал. Прошло предложение поручить секретное внутреннее расследование ЦРУ.
Вопреки сложившейся практике председатель выразил свое отношение первым, громко сказав: «Да».
Сенатор Обет почувствовал, что пахнет жареным, и проголосовал против.
Из желания показать принципиальность и сохранить имидж, сенатор Фаерстоун проголосовал против. Вчера утром две его бывшие сотрудницы выступили с заявлением для прессы, в котором утверждали, что подвергались сексуальным домогательствам с его стороны. Посоветовавшись со своим административным помощником, сенатор решил объявить, что собирается пройти профилактический лечебный курс в знаменитом центре по реабилитации алкоголиков. Четырьмя годами позже он потерпел поражение на перевыборах.
Сенатор Хандельман хотел проголосовать за и поддержать своего президента, но проголосовал против и поддержал свою неспокойную совесть.
После брифинга Джон отозвал Хандельмана в угол и прошептал, что бдительность Эммы помогла разоблачить преступные замыслы.
Хандельман нахмурился.
– Могу ли я сказать ей об этом что-нибудь?
– Ничего, – ответил Джон.
Хандельман знал, что это была правда.
Но он не кричал на Эмму целых две недели и назначил ей большую, чем она ожидала, прибавку к зарплате. И не объяснил за что. Его комитет проголосовал за секретность, а он был благородный человек.
Когда врачи из ЦРУ залечивали Джону бок, задетый пулей, и раны на лице, они попутно взяли у него кровь и послали ее на анализ в солидную лабораторию. |