Когда обе створки двери, ведущей из комнаты, где покоилось тело усопшей императрицы, распахнулись, придворные, толпившиеся в соседнем зале, бросились на колени, стали креститься и склонили головы, чтобы выслушать положенные по обычаю слова, произнесенные старым князем Никитой Трубецким, генеральным прокурором Сената: «Ее императорское величество Елизавета Петровна почила в Бозе». Затем князь громко уточнил, чтобы избежать всякой двусмысленности: «Храни Господь нашего всемилостивейшего государя-императора Петра III».

После похорон Елизаветы «Милостивой» ее близкие составили тщательную опись имущества, хранившегося в ее шкафах и сундуках. Там было обнаружено пятнадцать тысяч платьев, многие из которых так ни разу и не были надеты Ее Величеством, разве что примерены во время иных одиноких вечеров, когда она созерцала свое отражение в зеркале.

Первыми, кто пришел поклониться накрашенному и наряженному телу покойной, были, как и положено, ее племянник Петр III, плохо скрывавший свою радость, и ее невестка Екатерина Алексеевна, уже обдумывавшая способ, каким бы ей использовать этот новый расклад. Набальзамированный, надушенный труп в короне на голове и со скрещенными на груди руками в течение шести недель был выставлен в одном из залов Зимнего дворца. Многие из толпы, протекавшей перед открытым гробом, оплакивали Ее Величество, которая так любила простой народ и, не колеблясь, наказывала за преступления знатных людей. Но взгляды всех посетителей неизбежно перемещались с неподвижной маски царицы на бледное, серьезное лицо великой княгини, преклонившей колени у катафалка Екатерины. Она, казалось, глубоко погрузилась в бесконечную молитву. Но на самом деле, если она и шептала про себя одну молитву за другой, то в уме держала, главным образом, манеру своего поведения в будущем: ведь именно этим определится возможность помешать осуществлению злокозненных намерений мужа.

После прощания народа с покойной императрицей во дворце останки Елизаветы поместили в Казанском соборе. Здесь опять – в течение десяти дней панихид, отпеваний, словом, подобающих траурных церемоний – Екатерина удивляла присутствующих своим горем и своей набожностью. Может быть, таким образом она хотела показать, что она русская, в отличие от великого князя Петра Федоровича, всегда доказывавшего на свой счет обратное? Когда люди шли за гробом, который торжественно перевозили из Казанского собора в Петропавловский, чтобы захоронить останки императрицы в склепе, предназначенном для упокоения российских государей, новый царь вел себя так, что даже самые смелые были поражены: он посмеивался и кривлялся у катафалка. Может быть, Петр мстил усопшей за прошлые унижения? Как бы там ни было, никого не веселило его шутовство в день всеобщего траура. Исподтишка наблюдая за мужем, Екатерина думала, что он бессознательно настраивает всех против себя. А свои намерения новоявленный государь раскрыл очень быстро. Прямо в ночь своего прихода к власти он отдал русским войскам приказ немедленно оставить занятые ими территории Пруссии и Померании. И тут же предложил Фридриху II, вчера еще считавшемуся проигравшим войну, заключить с ним «договор о мире и вечной дружбе». Ослепленный восхищением, которое он испытывал к такому замечательному врагу, Петр Федорович грозил одеть императорскую гвардию в голштинские мундиры, одним росчерком пера распустить несколько полков, которые, как он считал, проявляли излишнюю преданность покойной царице, подчинить себе православную церковь и заставить священников сбрить бороды и носить сюртуки по примеру протестантских пасторов.