Моя сестра на три года старше меня. В двадцать лет она вышла замуж за римского банкира, Леонардо Форли. Его предки обосновались на Корфу во времена оккупации этого острова венецианцами и во время всех последующих «оккупаций» каким-то чудом, подобно пресловутому викарию из Брея*, умудрились не только сохранить свое маленькое имение в целости и сохранности, но даже и процветать.

При Британском протекторате прадедушка Лео выстроил среди лесов над укромной бухтой, там, где поместье выходит к морю, пышный и романтический замок – Кастелло деи Фьори. Он разбил там виноградники и насадил апельсиновые деревья, включая и небольшую плантацию (если тут уместно употребить это слово) карликовых японских апельсинов, благодаря которым поместье Форли стало знаменитым. Он даже расчистил среди леса площадку для сада и построил – за мыском с южной оконечности бухты, вне видимости из Кастелло – пристань и огромный эллинг, где (если послушать Филлиду) вполне мог бы поместиться весь Шестой флот и где действительно размещалось некогда множество яхт, на которых к прадеду Форли приезжали гости. В его дни, сдается мне, жизнь в Кастелло представляла собой один нескончаемый праздник: летом ходили под парусом просто так и на рыбалку, а по осени устраивались охоты, когда более тридцати гостей наводняли греческое и албанское побережье, чтобы всласть пострелять птиц и горных козлов.

Но те дни окончились с началом Первой мировой войны, и семейство переехало в Рим, хотя и не стало продавать Кастелло, которое в двадцатые и тридцатые годы служило им летней резиденцией. Финансовые крахи Второй мировой почти уничтожили поместье, но в послевоенном Риме Форли вновь всплыли на поверхность, чудесным образом восстановив утраченное состояние, и тогда Форли-старший, отец Лео, вновь обратил внимание на оставшуюся на Корфу собственность и начал работы по восстановлению имения. Однако три года назад он умер, а его сын решил, что потертая и выцветшая роскошь Кастелло не для него, и выстроил пару небольших современных вилл, в точности похожих друг на друга, на двух мысах, огораживающих бухту, к центру которой выходило Кастелло. Сами Лео с Филлидой поселились на вилле Форли, как называли домик на северном мысе; парная же вилла, вилла Рота, стояла с южной стороны, над узким заливчиком, где располагался эллинг. Виллу Рота снимал какой-то англичанин, мистер Мэннинг, который с прошлой осени работал тут над своей книгой. («Тебе знакомы книги такого рода, – сказала Филлида. – Сплошные фотографии и несколько строчек текста крупным шрифтом, но они по-настоящему хороши!») Все три дома были соединены с главной подъездной аллеей, выводившей на большую дорогу, и от каждого вдобавок отходили отдельные тропинки к лесу и вниз, в бухту.

В этом году весна в Риме выдалась жаркой, а лето обещали и того хуже, и Форли пришлось выехать на Корфу раньше обычного. Филлида была беременна и плохо переносила жару, поэтому ее уговорили оставить двух старших детей (у которых еще не кончились занятия в школе) с бабушкой, и Лео отвез ее сюда за несколько дней до моего приезда, однако сам был вынужден вернуться в Рим, пообещав, когда сможет, прилетать на выходные. Так что, услышав, что я временно осталась не у дел, сестра написала мне, предлагая составить ей компанию на Корфу.

Приглашение не могло бы прийти в более подходящее время. Пьеса, в которой я играла, как раз сошла со сцены всего после нескольких представлений, да и то данных лишь для того, чтобы спасти лицо, и я осталась без работы. А то, что эта работа была для меня первой большой ролью в Лондоне, так сказать великим шансом, немало способствовало моей нынешней депрессии. На руках больше не оставалось решительно никаких карт: театральные агентства разговаривали со мной вежливо, но уклончиво, а кроме того, зима была просто жуткой, и я до предела устала, пала духом и всерьез задумалась, в двадцать пять-то лет, не сваляла ли я дурака, вопреки всем мудрым советам настояв на том, чтобы избрать себе сценическую карьеру.