За день до приема прибыли дополнительные слуги, чтобы помочь с последними приготовлениями. Гортензия осталась в своей стихии: она отдавала распоряжения направо и налево, в то время как Летти корректировала ее указания, отменяя наиболее абсурдные.

Перед приездом слуг Летти заперла дверь в подвал.

— Если что-нибудь понадобится, подойдите ко мне за ключом, — обратилась она к членам семьи. — Я не хочу, чтобы внизу бродили посторонние.

Ясно было, что она беспокоится за свои бесценные травы. Гортензия заметила, что ее бдительность просто смехотворна, но никто не возражал, и ключ остался у Летти.

День приема порадовал ярким солнцем и ясным небом: погода была поистине изумительной. Предполагалось, что гости начнут прибывать с четырех часов пополудни, и в три тридцать Камилла и Летти, полностью готовые и нарядные, сели отдохнуть на веранде.

Маленькие столики и стулья, установленные на лужайке, сверкали свежей краской цвета молодой листвы; японские фонари были развешаны не только на веранде, но и над лужайкой на веревках, натянутых между деревьями. В вечерних сумерках Грозовая Обитель представит собой чудесное зрелище. Арфа Летти ждала своего часа в углу веранды, рядом со стулом, на котором примостится Летти, чтобы усладить слух гостей своей музыкой. Позже придут нанятые в деревне скрипачи, которые сыграют старые танцевальные мелодии и даже пару современных вальсов.

— В конце концов, — заключила Камилла, — это деревенская вечеринка. И нет нужды подражать Нью-Йорку.

Бут отсутствовал большую часть дня, заявив, что ненавидит подобные приготовления. Лучше он появится на приеме вместе с гостями и насладится вечеринкой, не чувствуя ответственности за ее проведение. В последние дни Камилла постоянно ловила на себе его ищущий взгляд. Он говорил мало, словно пришел к выводу, что время работает на него. Хотя неотступное внимание Бута смущало Камиллу, ее отношение к кузену оставалось двойственным: какая-то частица ее существа радовалась его вниманию. Если она безразлична Россу, это еще не значит, что никто не обращает на нее внимания.

Но одно тревожное происшествие уже омрачило этот день. Миньонетта исчезла, и, сколько ее ни звали, она не появлялась. Какое-то время Летти не особенно беспокоилась.

— В конце концов, кошечка вернется, — сказала она. — Миньонетта слишком умна, чтобы с ней что-нибудь случилось.

Только теперь, когда они с Камиллой устроились на веранде, Летти начала волноваться.

— Это на нее не похоже — отсутствовать так долго. Она, знаешь ли, очень любит меня.

— Не могли ли вы оставить вчера ее в подвале, когда запирали дверь? — спросила Камилла.

— Нет, потому что сегодня утром она была в доме. А я не спускалась в подвал после того, как его заперла.

Чей-то голос донесся до них изнутри дома, и Летти обратилась к Камилле:

— Гортензия зовет тебя, дорогая. Надеюсь, что на этот раз она не разоделась в пух и прах. Она не захотела сказать мне, как собирается нарядиться.

Камилла пошла в дом и обнаружила Гортензию на лестничной площадке; тетя пыталась безуспешно установить высокие дельфиниумы в бронзовую вазу. Ее платье, как того и боялась Летти, оказалось чрезмерно пышным. Атласное, со старомодным турнюром, оно было изумрудно-зеленым и выглядело несколько поношенным. Прическа «помпадур» держалась за счет маленьких гребешков, усыпанных зелеными нефритами. Ее элегантность в стиле давно минувших дней казалась немного нелепой; Камилла испытывала к тете чувство, похожее на жалость, хотя никак его не проявила.

— Хорошо, что ты здесь, — обратилась Гортензия к подошедшей племяннице. — Никто не догадался поставить цветы на стойке возле лестницы. Я думала, что эта бронзовая ваза подойдет, но, как видишь, она недостаточно глубока.