Заметив его на тропе, Камилла с любовью и гордостью отметила, как широки его плечи, быстра и легка походка. Но ей нужно было прочесть, что написано на его лице, чтобы понять, как он настроен по отношению к ней. Сейчас в нем не было заметно следов враждебности, только мягкость, как вчера во время танца. Ее сердце сильно и неровно забилось, и Камилле пришлось напомнить себе, с какой целью она назначила это свидание.

— Вы неплохо смотритесь на траве в белом платье, — проронил Росс вместо приветствия.

Он опустился на траву рядом с ней и вытянулся, опершись на локоть. Камилле трудно было заставить себя нарушить тишину словами, которые она должна была произнести, а Росс не спрашивал, зачем она сюда его пригласила. Казалось, он тоже не хочет нарушать состояние мирного единения, охватившее их обоих.

Он начал что-то небрежно рассказывать о ловле рыбы на Гудзоне, а она с удовольствием слушала его, изъявив готовность как-нибудь принять участие в этом развлечении.

Затем Росс сел прямо и посмотрел ей в глаза.

— Вы чем-то были напуганы вчера вечером, Камилла. В чем дело? Зачем вы пригласили меня сюда?

Она начала рассказывать, что произошло, — все, что знала. О чае, от которого стало плохо Миньонетте. О вечере, когда Бут сказал, что хочет жениться на ней, и о том, как она от него убежала. О разговоре, который подслушала в подвале, и, наконец, о сломанной ступеньке.

Росс слушал ее с мрачной серьезностью, не сомневаясь в истинности рассказа. Она видела, как в нем закипает гнев.

— Есть только один выход, — заявил он, когда ее история подошла к концу. — Вы должны уехать из этого дома. Не обращайте внимания на условия, выдвинутые в завещании, — живите как хотите. У вас нет реальных обязательств перед этими людьми. Им на вас наплевать. Если хотите, обеспечьте им определенный доход, чтобы ваша совесть была чиста. Но сами уезжайте из Грозовой Обители и никогда сюда не возвращайтесь. Другого решения проблемы нет.

— Если я уеду, то не сохраню никаких денег и собственности. Мне придется тогда оставить все здесь, вместе с домом. Если я не в силах жить в соответствии с последней волей дедушки, значит, я лишаюсь права на наследство, которое он мне оставил.

В глазах Росса появилось выражение, смысла которого она не могла разгадать.

— А вы так в нем нуждаетесь? Вы его хотите? Если вы обходились без наследства раньше, то что вам мешает вернуться к прежней жизни?

— Не в этом дело, — беспомощно произнесла Камилла. Она надеялась, что Росс поймет. И, видя, что этого не происходит, почувствовала себя опустошенной. Она не могла выразить словами самой сути дела. Как могла она заставить собеседника расслышать эхо горестного голоса дедушки? Как могла передать чувство нежности по отношению к Летти, которую не могла покинуть? Или свою убежденность в том, что обязана привести в порядок жизнь в материнском доме? То, что привязывало Камиллу к Грозовой Обители, было неосязаемым и непередаваемым, доступным для сердца, но не для разума. При свете здравого рассудка ее доводы рассыпались в прах.

Росс прочел отказ в ее взгляде и вздохнул.

— Я боялся, что вы поддадитесь эмоциям. Конечно, это неразумно и даже смешно, но вы сами должны сделать выбор, и я не буду пытаться вас убедить. Но если надумаете остаться, вам первым делом следует позаботиться о своей безопасности и сделать это немедленно.

— Как? — воскликнула она. — Что вы имеете в виду?

— Вы должны составить завещание. Сейчас Помптон в Нью-Йорке, но завтра он вернется. Повидайтесь с ним и скажите, чего хотите.

— Но какой толк от этого завещания? Если со мной что-нибудь случится, все достанется Гортензии и Летти. Я не могу завещать имущество никому другому.