Глеб-старший с трудом приподымает винтовку. Выстрел. Папаха падает на площадку, а бандит, раскинув руки, летит под откос.
Несутся под уклон теплушки.
Глебка лежит на полу. Маузер нацелен в открытую дверь.
Постепенно смолкают отзвуки боя. Все утихает. Слышен лишь дробный перестук колес да скрежет буксы. Глебка встает, оглядывается. Мешки, ящики — на своих местах. Алеют угли в распахнутой печурке. Валяются расколотые поленья.
Глебка засовывает маузер за пояс, несколько раз сгибает и разгибает занемевший от напряжения указательный палец, подбрасывает дрова в печку. Они трещат и вспыхивают. И этот свет будто пробуждает мальчонку.
Глебка бежит к двери, высовывается из нее, смотрит назад и кричит:
— Батя!..
Никто не отвечает.
Глебка смотрит вперед — на буксу, из-под которой брызжут огненные искры.
А там, куда несутся никем не управляемые теплушки, — тьма, лес, ночь…
И Глебке становится нестерпимо страшно. Он зажмуривает глаза.
Станция Уречье. У освещенного окна дежурки и у дверей — толпа. Видно, что дежурка забита людьми до отказа. От паровоза несут к сараю прикрытые тряпьем тела.
— Давай другого машиниста! — горланит толпа, осадившая дежурку.
— Где я его возьму? — слышится из открытой двери.
Кто-то барабанит по оконному стеклу.
— Отправляй поезд!
Отдаленный гул настораживает людей.
— Бандиты вернулись! — кричит кто-то.
Гул приближается. С шумом, болтаясь из стороны в сторону, появляются три теплушки. Из буксы вылетают цветастые искорки. Вагоны мчатся по той самой колее, на которой стоит состав.
Какой-то старикашка прижался спиной к стене дежурки и крестится трясущейся рукой. Замерла толпа на платформе.
Впереди перед самыми теплушками через полотно железной дороги перебегает человек.
Мелькает огонек переведенной стрелки.
У дверей теплушки, оцепенев от страха, стоит Глебка. Перед глазами вереницей проносятся вагоны пассажирского состава. Мелькают столбы, привокзальные строения. Подмигивают и исчезают последние станционные огни.
И снова за дверью — сплошной заснеженный лес и темень.
Тревожно стучат колеса. Противно визжит букса.
На переезде вздыбилась запряженная в сани лошадь. Совсем рядом прогрохотали вагоны.
В санях — Глаша и ее двоюродный братишка Минька.
— Тю-ю! — испуганно произносит Глаша. — Чуть было не задавили, скаженные… Минька, ты цел?
— Смотреть надо, куда едешь!
— Да вроде ничего не было! — оправдывается Глаша. — Они ж без паровоза!.. Вот чудно-то!
— Не вижу ничего чудного! Оторвались от состава и мчатся, пока с рельс не соскочат!
— Пустые, наверно, — Глаша взмахивает вожжами. — Но-о, милай!
Лошадь перетаскивает сани через переезд и бредет дальше по давно наезженной, засыпанной снегом дороге. Позвякивает колокольчик под дугой.
— Снегу-то! — вздыхает Глаша. — Этак до завтра не доедем.
Катятся три теплушки.
Глебка прислушивается, смотрит вниз на шпалы. Они уже не мелькают, а медленно уплывают назад. Последний раз проскрипела сгоревшая букса — и теплушки остановились.
Глебка спрыгивает на насыпь, подбегает к переднему вагону, заглядывает внутрь. Пусто! Он бежит к задней теплушке, останавливается у тормозной площадки и начинает пятиться. На площадке лежит черная папаха.
— Ба-а-тя! — кричит Глебка.
— А-а-а! — отвечает эхо.
Глебка отворачивается, смотрит на темный лес и, охваченный ужасом, бросается прочь от вагонов. |