|
Артефакт «сонный шар» достается мне, Плешь выводит подмастерье Дембеля из Зоны, а потом подмастерье Дембель начинает разбираться с тем, какая ему, парню простому, может произойти польза от дорогущего артефакта. Если драгоценный брат Плешь наврал ему с три короба про Орден, то вещицу можно будет продать. Если же Орден где-то отдавил ему лапу, и сукин сын поливает дерьмом наше святое братство по своим корыстным причинам, то отчего бы не обменять «сонный шар» на звание орденского мастера и комплект первоклассного сталкерского снаряжения, как и предполагалось с самого начала? Одна беда: добрый мой друг подмастерье Плешь строил другие планы. И он был на порядок опытнее меня во всех делах, касающихся Зоны. Я подумать не мог, какую мне подляну строят, когда он кинул «Кабана» куда-то в сторону, шага на три от меня, и добавил: — Забери, проныра. Только обращайся с ним бережно. Я его потом у тебя выкуплю — когда выйдем из Зоны и разберемся со всеми делами. Вещь-то хорошая. Дорогая шикарная вещь. Девяносто пять процентов мужиков захотят владеть такой пушкой, как только увидят ее. С первого взгляда неотразимо влюбятся. Уверен. Из тех пяти процентов, которым такая штука не нужна, большинство — переодетые бабы. А если переодетых баб исключить, то останутся считаные единицы, и это будут сплошь престарелые олигархи, которые вконец зажрались и у которых давно ничего не стоит, кроме вопроса о фаллических протезах. Конечно, я захотел владеть «Кабаном». И я, как последний придурок, сделал три шага в сторону. Собственно, два с половиной. Довести третий шаг до конца не дала мне сногсшибательная оплеуха. Пришлась она мне по правой щеке, по челюсти, по правому плечу и по ребрам. Ребра, кажется, хрустнули — вот же хрень какая! Я бы потерял сознание, если бы не вторая оплеуха, довольно странная. Первая оказалась столь сильной, что меня оторвало от шпалы, на которой я стоял, и вознесло на полметра вверх. Но через мгновение меня посетило странное, экзотическое ощущение: будто шпалу, старую добрую шпалу из советского бетона, тотчас вырвали из земли и с размаху врезали мне ею по подошвам сапог. Етить твою двести! Нельзя же так бить живого человека! Меня подбросило метров на пять. Мелькнул номер электровоза, железнодорожная развилка со стрелкой, вышка ЛЭП с гирляндами изоляторов, елочки, вагончики, тропиночка из лесу… хорошо птицам, многое они видят с высоты своего полета… а потом подмастерье Дембеля крепко шваркнуло о железнодорожную насыпь. Сдох бы, наверное, если б пришел на рельс — хошь спиной, хошь рылом, а хошь боком. Наверняка сдох бы. Но мне в тот день несказанно везло. Я всего-навсего лишился половины резца, резво выпорхнувшей изо рта в момент приземления. Я даже не потерял автомат. Он дружески въехал мне по ребрам с левом стороны, справедливо уравновесив ущерб, прежде нанесенный с правой. Сказать, что я шипел от боли — ничего не сказать. То есть да, первые две секунды я шипел, а потом завыл в голос, сунул руки в гущу гравия и стиснул два камня так, что будь они чуть посочнее, выдавил бы, наверное, по паре капель воды из каждого. Воткнитесь, ребята, я был для этого упыря самой лучшей мишенью, какую только можно придумать. А знаете почему? Потому что мишень еще лучше придумать можно только для слепого стрелка. Плешь же — до обидного зрячий, только чуть-чуть световой гранатой обиженный… Вот я шиплю, вою, камешки давлю, ворочаюсь по гравию, туша эдакая, а вот он там продирает очи и наводит «Кабана» на мою беззащитную тушку. |
