Чарли попятился, озираясь: заметил ли кто-нибудь еще то, что заметил он, но никто ничего не заметил. Никто даже взглядом с ним не встретился.

Мимо протрусил полицейский, и Чарли успел схватить его за рукав, но, когда полицейский развернулся, глаза у него распахнулись в смятении, которое тут же сменилось на достоподлинный ужас. Чарли его отпустил.

— Извините, — пробормотал он. — Простите. Я вижу, вам работать надо… простите.

Полицейский содрогнулся и стал проталкиваться сквозь толпу зевак к искалеченному телу Уильяма Крика.

Чарли побежал — через Коламбус, по Вальехо, пока сопенье и бой сердца в ушах не затопили собой уличный шум. Когда до лавки оставался всего квартал, его накрыла громадная тень — будто от низколетящего самолета или гигантской птицы, — и позвоночник у Чарли завибрировал.

Он опустил голову, заработал руками и свернул за угол Мэйсон как раз в тот миг, когда мимо проезжал вагончик канатной дороги, набитый улыбчивыми туристами, смотревшими прямо сквозь него. Он поднял взгляд — лишь на секунду, — и ему померещилось, будто в вышине что-то исчезает прямо над шестиэтажным викторианским домом через дорогу; тут он и влетел к себе в лавку.

— Эй, босс, — сказала Лили.

Ей было шестнадцать — бледная, тяжеловатая в корме: ее формы взрослой женщины еще не окончательно перетекли от детского жирка к деторождению.

Сегодня волосам ее выпал лавандовый окрас, и выглядели они, как шлем домохозяйки пятидесятых в целлофановой пастели пасхальной корзинки.

Чарли нагнулся, опершись на горку с антиквариатом у двери, и глубокими задышливыми глотками хватал затхлый дух старья.

— По — моему — я — сейчас — кого-то — убил, — рывками вытолкнул он из себя.

— Отлично, — ответила Лили, игнорируя как информацию, так и манеру ее преподнесения. — Нам нужна мелочь для кассы.

— Автобусом, — произнес Чарли.

— Звонил Рэй, — сообщила Лили.

Рэй Мэйси был вторым служащим Чарли: тридцатидевятилетний холостяк с нездоровым отсутствием границ между Интернетом и реальностью.

— Он летит в Манилу знакомиться с любовью всей его жизни. Некой мисс Давно-Тебя-Люблю. Рэй убежден, что им на роду написано быть вместе.

— В стоках что-то было, — сказал Чарли.

Лили осмотрела царапину на черном лаковом ногте.

— Поэтому я сачкую, чтобы его подменить. Я это вообще делаю с тех пор, как ты — э-э, не с нами. Мне нужна записка.

Чарли выпрямился и добрался до стойки.

— Лили, ты слышала, что я сказал?

Он схватил ее за плечи, но она выкрутилась из его хватки.

— Ай! Блядь. Отвянь, Ашер, садист уродский, у меня там новая татуха. — Она двинула его в больно локоть и попятилась, растирая себе плечо. — Слышала, слышала. Хватит шизовать, сильвупле. — В последнее время Лили — после того как отрыла в стопке подержанных книг на складе «Цветы зла» Бодлера — обильно пересыпала свою речь французскими выражениями.

«Франсэз лучше выражает глубинную нуарность моего экзистанса», как она выразилась однажды.

Обеими руками — чтобы не тряслись — Чарли оперся о стойку, после чего заговорил медленно и подчеркнуто. Будто беседовал с человеком, для которого английский — неродной:

— Лили, у меня как бы очень плохой месяц, и я ценю, что ты жертвуешь своим образованием ради того, чтобы приходить сюда и отчуждать от меня клиентов, но если ты не сядешь и не проявишь ко мне, блядь, немножко человеческого сочувствия, придется тебя уволить.

Лили села на хромово-виниловый табурет из закусочной, стоявший за кассой, и отвела от глаз лавандовую челку.