Альтруизм, как бы моден он ни был в современном обществе, нельзя считать полезным качеством для специалиста по возврату биокредитов. Личностное тестирование, которое проходят при вступлении в союз, направлено на выявление девиантных патологий, маниакальных склонностей и хорошей порции здоровой клинической апатии — это так по-научному называется, когда человек на все кладет. Проситель, прошедший чернильные пятна и свободные ассоциации, допускается в подготовительную программу, но за ним будут наблюдать, чтобы убедиться — его сдвиги не выходят из-под контроля, заставляя биохимию мозга метаться из крайности в крайность. Союзу нет нужды выдавать скальпели социопатам.

Но главы об альтруизме не найдешь ни в одном из учебных пособий Кредитного союза, и неспроста. Нет времени разводить политес, когда на кону твоя задница; с высокой вероятностью альтруизм тебя убьет. Напустил эфиру, изъял и отвалил — вот мантра биокредитчика.

Каюсь, я нарушал это правило. Разумеется, из-за женщин.

Тенденция, однако.

Здание через дорогу от прачечной было когда-то офисным комплексом, но серия городских пожаров, разорившая Тайлер-стрит, не обошла и здешний деловой квартал. Широкий открытый двор с купами деревьев, диким виноградом и сверкающими фонтанами — классное местечко для отдыха у белых воротничков, расслаблявшихся здесь в течение пятнадцатиминутного перерыва на обед, — был теперь черным и грязным, через трещины проросли сорняки и колючие травы, царапавшие ноги. Мы с Бонни прошли через главный вестибюль — Бонни прихрамывала, болезненно морщась, — в глубину здания, откуда доносился крик, ускоряя шаг с каждым новым воплем. Но чем быстрее мы шли, тем чаще доносились крики и тем больше мне хотелось повернуть к выходу и укрыться в прачечной. Это не была трусость; это была интуиция.

Половина трехэтажного здания обрушилась, и пол в комнатах первого этажа завалили мелкие обломки. Мы стояли в дверях, ожидая новых криков, чтобы понять, куда идти. Я сжимал тазер в правой руке, «маузер» в левой. Скальпель я заткнул за пояс, чтобы сразу выхватить в случае чего; кончик лезвия слегка впивался мне в пах. Бонни по-прежнему держала в руке свой тридцать восьмой, но небрежно, явно не веря, что им придется воспользоваться. Ну и глупо. Всякую секунду нужно ожидать перестрелки или рукопашной. Иначе по закону подлости обязательно нарвешься.

Крик донесся из комнаты прямо перед нами.

— Там, — сказала Бонни и уверенно двинулась вперед. Пригнувшись, она миновала частично обрушившийся дверной проем и исчезла в темноте. Я нажал на кнопку предохранителя, опустил руку с «маузером» и последовал за Бонни.

От его шеи мало что осталось. Понятно, почему девушка так вопила.

— Успокойся. — Я попытался оттащить ее от лужи крови и малоаппетитного месива на месте гортани. — Тише, перестань кричать. Возьми себя в руки.

Но мои медвежьи объятия только усилили истерический припадок: ее голова моталась вверх-вниз, подбородок ударялся в грудь, длинные светлые волосы так и летали в воздухе (несколько попало мне в рот, пришлось отплевываться).

— Можешь что-нибудь сделать? — спросил я Бонни, но она только стояла рядом, поглаживая девушку по руке и что-то шепча ей на ухо.

Парень на полу был мертв, вне всякого сомнения, и, насколько я мог разглядеть, не имел щитовидной железы. Щитовидка, конечно, маленькая, но когда знаешь человеческую анатомию так, как я, в частности, где должны быть непонятно почему отсутствующие органы, то кровь и месиво развороченных тканей вам не помешают. На шее парня зияла дыра, которой по идее быть не должно, и через это отверстие щитовидку и вынули. Вернее, искусственную щитовидку.

— Расскажи, что случилось, — попросила Бонни.

Девушка немного пришла в себя, но все еще хватала ртом воздух, всхлипывая без слез, порываясь сообщить сразу все.