Изменить размер шрифта - +
Это было бы как-то нехорошо, не по-мужски. Это означало бы слабость. Но было так заманчиво… Он пил и пил, долго не пьянея, потом переставал чувствовать щеки, шею, после них — ноги. И так каждый день. Хотя уже перестал отличать один день от другого. Он не брился, практически не мылся, если не считать плескание холодной водой в лицо — иногда, когда становилось совсем уж плохо.

А вот сегодня наконец пить почему-то расхотелось. Виталий прислушался к себе, к новым ощущениям и понял: пришло время действовать. Откуда явилась эта уверенность, он не знал и знать не хотел, явилась — и все. Он поступал, движимый инстинктами, и если инстинкт самосохранения подсказывал ему пить водку столько времени подряд, то теперь, значит, он же велит ему перестать. Но тут такое дело: если не пить, тогда надо мстить. Иначе жжение в груди станет невыносимым. И Виталий, бывший десантник, вдовец, но прежде всего мужчина, отнесся к этой необходимости спокойно и философски. Надо — значит, надо.

Ни о чем особенно не думая, он полез в ванну и отдраивал кожу целый час. Побрился, глядя в зеркало и не очень узнавая в этом опухшем, почерневшем лице свое лицо, вышел в комнату и принялся за уборку, открыв настежь балконную дверь. Понадобилось пять больших мусорных пакетов, еще два часа работы с пылесосом и шваброй. Он трудился как автомат, не уставая, не чувствуя холода с улицы.

Теперь следующий этап. Он залез на антресоли, открыл чемодан, вынул сверток, развернул. Три метательных ножа. Давно не доставал… Взял телефонную трубку, но она не работала. Тогда Виталий подключил мобильный телефон к зарядке и набрал номер.

— Привет, Дэн. Это я, Виталий Ивченко. Я тоже… Извини, сейчас некогда. Мне нужно несколько игрушек, наших, тех самых. Потом объясню. Да, прямо сейчас.

Положил трубку, подошел к шкафу. Достал чистую тельняшку, летнюю форму десантника, голубой берет, сапоги. Все надел, посмотрел в зеркало, поправил берет, одернул пятнистую гимнастерку. И вышел на кухню заваривать чай.

Снаружи стемнело, Виталий успел выпить три чашки чая, когда под окном взревел мотоцикл и ритмичными ударами забухала музыка. Через минуту в дверь позвонили, в квартиру втиснулся парень. Такой же большой и широкий, как Виталий, только длинноволосый и бородатый, весь в коже и металлических шипах.

— О, вот так, значит… — Дэн, прищурившись, поглядел на Виталия. — Это серьезно, брат. Я с тобой?

— Нет. — Хозяин отвечал скупо и коротко. — Я сам. Спасибо.

Гость положил на стол четыре таких же ножа, какие недавно достал Виталий. Еще раз внимательно посмотрел на него из-под косматых бровей. Пожал плечами, двинул товарища кулаком в плечо и вышел. Во дворе взревело, ритмичное буханье музыки затихло вдали.

Десантник постоял еще несколько минут, о чем-то думая. Решительно опустился на пол и стал отжиматься — десять раз, двадцать… Казалось, это движется вверх-вниз не человек, а машина. На пятидесятом отжимании он почувствовал струйку пота на лбу и поднялся. Подумал: «Пить меньше надо, раньше отжимал сотку!»

Подошел к фотографии Дианы, долго смотрел на нее своими усталыми глазами, сел рядом и стал ждать. Чуть позже он почувствует, что готов, возьмет со стола все ножи и выйдет из дома.

…В это время у Веры Лученко продолжался обычный рабочий день. Хотя никакой из дней работы врача обычным не назовешь. Приходили разные люди. Не только больные, а очень часто вполне здоровые физически, но с житейскими проблемами, на грани надлома и депрессии. Изношенные лица, изношенные души. Не знающие, как жить в определенных обстоятельствах, или не умеющие. Приходили родители, чтобы попытаться найти общий язык с подростками, как-то их урезонить. Приходили тяжело переживающие развод, ссору, хамство начальства… Из соседних отделений шли больные — после операций, с проблемами восстановления здоровья… Изредка кто-то из близких приводил мужа, брата, отца с запущенным алкогольным бредом, тут уж никакие разговоры не помогали, только в стационар.

Быстрый переход