Жанна тотчас остыла: не следовало вести себя столь экспансивно.

— А потом, разбив Гизов, — продолжала королева-мать, не сводя глаз с собеседницы, — вы с вашими гугенотами возьмете штурмом Париж, меня с моими сыновьями в лучшем случае отправите в изгнание, а в худшем… даже думать не хочется… Сами же посадите на престол своего сына и станете при нем регентшей, не так ли?

Последний выпад отразить было нечем. Екатерина начала играть в открытую, и Жанна мгновенно сориентировалась.

— Не стоит сгущать краски, — поспешно ответила она, продолжая удивляться в душе откровенности королевы-матери, — я вовсе и не думала об этом.

— Что же вами руководит в таком случае?

— Исключительно соображения борьбы за истинную веру.

— А под истинной верой вы, конечно, подразумеваете кальвинизм?

— Разумеется. Истребив католицизм, мы, по примеру английского короля Генриха, заставим Францию принять новую веру.

Ответный, не менее ощутимый выпад. Настал черед задуматься Екатерине. Опустив голову, она машинально потерла писки.

— Но что же ждет в таком случае меня и моих сыновей? — последовал наконец ее вопрос.

— Обращение к кальвинизму, только и всего. Все будет, как при Елизавете: никто не посмеет посягать на трон Франции. С одной лишь разницей: вместо Испании нашей союзницей станет Англия. Вместе мы превратимся в столь мощный кулак, что против него не осмелится выступить ни одна католическая держава!

Если бы напротив сидела не Жанна Д'Альбре, Екатерина решила бы, и не без оснований, что беседует с сумасшедшей. Однако она слишком хорошо знала королеву протестантов. Своим контрпредложением та изощренно намекала: «Если ты не желаешь соглашаться на мои условия, почему я должна поступать иначе?»

«Далеко же ты пойдешь, если тебя вовремя не остановить, — думала между тем Екатерина Медичи. — Но не для того я вырастила своих сыновей, чтобы отдать их трон какой-то нищенке с Пиренеев». Вслух же сказала:

— Вы предлагаете мне принять участие в заговоре против папы? Мне и всей Франции?

— Почему бы и нет, раз католицизм столь лжив и продажен? Я говорю это лишь потому, что знаю: вы — не рьяная католичка.

Екатерина усмехнулась:

— Интересный у нас с вами получается разговор: я пытаюсь завлечь вас в свой дом, вы меня — в свой. Можно было бы сказать, что каждая из нас по-своему права, если бы не одно обстоятельство: мне неплохо живется и сейчас, и я не желаю другой участи.

— То же относится и ко мне.

— Не совсем. Вам предлагают обмен, а я не получаю ничего, кроме размолвки с папой. Так чего же ради я буду наживать себе таких могущественных врагов, как Испания и Рим? Чтобы иметь дружбу с северной державой, называемой Англией? Полноте, мы и так не враги.

Теперь Жанна была спокойна: больше предложений об обмене не последует. Оставался предстоящий неприятный разговор с мужем, которого ей, по-видимому, не переубедить.

— Я знала, что вы ответите именно так, и все же хочу вернуться к своей просьбе.

Екатерина понимала, что, раз задавшись целью, Жанна не отступится.

— Ваш муж, если не ошибаюсь, является наместником короля не только в Париже, но и в Гиени? Должность пожалована ему королем за ратные заслуги перед отечеством.

— И это справедливо.

— Так чего же вам еще недостает, если Гиень в пять раз больше Фуа и почти равна по площади Гаскони?

— Все бы хорошо, мадам, если бы по смерти мужа это пожалование не возвращалось во владения французского короля и если бы между Гиенью и Беарном не лежала Гасконь.