Изменить размер шрифта - +
И вдруг попа. А может, и взаправду, позвать попа-то?

— Успеешь. Яблоки-то еще остались?

— На трех деревьях из тридцати. А что яблочек, яхонтовый, захотелось?

— Яблочек, — усмехнулся Виктор, — снимать их надо пока твоя музыка остатки не утащила.

— Какжесь, снимать, — ахнула бабуля, — им бы еще соку набрать, недельку-другую повисеть.

— В подвале они соку набирать будут, в валенке. А-то эдак совсем без варенья останешься.

— Только как же? У нас нынче сбор Пенсионерской народной партии. Вопросы важные. На выборы, понимаешь, идем. А я там вице-спикером. Не приду — кворума не хватит и прости-прощай «земля-крестьянам», опять буржуи во власти хозяйничать будут.

— Ты иди, бабуля, отстаивай наши права, а я яблочки сам соберу. А нечистого я формулами забью. Они, говорят, страсть как науки боятся. Потому что происходят из страхов и пережитков темных необученных народных масс, и реальными не являются. А как умные люди за них берутся с фотоаппаратами и микроскопами, так они сразу превращаются в бревна, которых за морских змеев принимали, или в следы снежного человека, которые любители купания в прорубях в Гималаях оставили.

— Говори — не говори, а домовые бывают. Вот, давече, купила я баллон молока, на стол поставила и за картошкой ушла. Прихожу: ни стола, ни молока. Ох! Ну стол я, правда, у деда соседского потом нашла, но молока-то — нет! А ты говоришь: бревно!

Постепенно вечерело. Бабушка заторопилась на партийное собрание, а Виктор еще посидел на террасе за чашкой чая, глядя, как огромное летнее солнце постепенно закатывается за полосу леса, чернеющего за полями.

В фиолетовые сумерки уже выплыли звезды на другом конце огромной голубой чаши неба. Скоро станет совсем темно. Сейчас Виктор уже начинал по-другому относиться к своим доводам насчет нечисти. Честно сказать, многие из них он теперь поменял на противоположные. Привидения стали ему казаться куда реальнее бабушки, которая ушла десять минут назад. Тени становились какими-то пугающими. Стволы яблонь подозрительно корявились в полумраке. Собирать яблоки в саду, из которого в любой момент может выскочить оборотень, было неблагоразумно. Но давши слово, как говорится, крепись. А Виктор от своих слов отступать не собирался.

Выходить невооруженным он посчитал неумным. Засунув за пояс скалку, он храбро двинулся во враждебную тьму сада. Ветер раскачивал стволы яблонь. В ветвях свистели не то лешие, не то кикиморы.

Между ветвями чудились русалки. Сорвав первое яблоко, Виктор с обмиранием сообразил, что класть их не во что, но за сумкой не пошел. Он опасался, что, если он сейчас выйдет из сада, обратно его уже простой русской пословицей не загонишь. И он начал рвать яблоки. Гораздо быстрее, чем это было необходимо.

Стараясь не смотреть вокруг, чтобы не встретиться взглядом с оборотнем, он стал рвать сразу по два яблока. И в этот жуткий момент раздался голос.

— Эй, ты, не трогай мои яблоки!

Виктор вздрогнул от испуга и схватился рукой за ветку. Яблоки посыпались сквозь листву вниз. Виктор подтянулся поближе к стволу, чтобы не упасть и поглядел вниз. На освещенной луной короткой траве стояло существо. Но это был не оборотень. Для оборотня оно было слишком симпатичным. Пожалуй, больше всего оно походило на небольшого человечка, но было покрыто короткой шерстью. Уши у него стояли торчком, как у лисицы, и еще у него был хвост. Очень похожий на хвост деревенских дворняг. Но главное — у него были ступни! И какие! Огромные, размеров на пять больше чем нужно! В целом же его вид слагался в удивительно законченную и симпатичную картину. От располагающего вида незнакомца страх у Виктора постепенно прошел.

— С чего это — твои? — спросил он с вызовом.

Быстрый переход