Ахматова была щедра, не задумываясь, откуда бралась нехитрая снедь на ее столе. А деньги ей и вовсе были не нужны. Они появлялись, стоило лишь намекнуть кому-то из «свиты» о потребности одарить кого-то. Всеми любимая, окруженная заботой, озаренная светом восхищения незаурядного человека, она чувствовала себя в Ташкенте вполне уютно.

Самой большой болью Анны Андреевны в годы эмиграции оставалась тревога за сына. Ее друзья — Павел Антокольский, Виктор Шкловский, Корней Чуковский, получившие похоронки на своих сыновей, вероятно, предпочли бы сохранить их жизнь за колючей проволокой ИТЛ. Но каково там Льву? Анна тревожилась за него — северные трудовые лагеря не курорт, а открытки от Левы приходили крайне редко.

Нечасто баловал ее известиями и Гаршин. В октябре 1942 года Анна Андреевна получила от него телеграмму, сообщавшую о смерти его жены. И тут же заболела сама — тяжелая форма тифа почти не оставляла шансов на спасение.

Осмотрительная концовка — впервые как бы последнее «Прости!» уходящей из жизни адресуется не единственному другу, а родной стране.

Но она выкарабкалась. Выздоровление совпало с великой радостью — 18 января 1943 года была снята блокада Ленинграда. Приехавшие в Ташкент ленинградские знакомые рассказали, что, потеряв жену, Гаршин находился на грани смерти от дистрофии, но сумел выжить. Анне лишь осторожно намекнули, что он сильно изменился — сломлен, вернее — психически надломлен.

В 1943 году от Гаршина пришло письмо с предложением руки и сердца. Он даже смог дозвониться ей, чтобы спросить, согласна ли Анна при регистрации взять его фамилию. Анна Андреевна восприняла все столь серьезно, что в разговорах стала называть Гаршина «мужем». В феврале 1944 года Пунин записал в дневнике: «По-прежнему (как летом) говорила о Гаршине — «мой муж». Я не очень понимаю, что это значит. Это все-таки «комедь», как говорит маленькая Ника. <…> «Мой муж», вероятно, для того, чтобы я ни на что не рассчитывал. Я ни на что и не рассчитываю. Помню ее как «звезду». И все. «Точка».

В письмах Гаршин твердо определил семейное будущее с Анной Андреевной: немедленное заселение в новую квартиру ведомственного дома, построенного для выдающихся работников здравоохранения. Анна Андреевна стала добиваться выезда в Ленинград. Напрасно отговаривали ее друзья, объясняя, что в разрушенном голодном Ленинграде даже выбитые окна закрыть нечем, а уж строительства новых домов еще долго не предвидится.

Анна Андреевна, возродившаяся после тифа — помолодевшая, в приподнятом настроении невесты, не дождавшись вызова от Гаршина, решила ехать в Москву, а оттуда — в Ленинград. Друзья, кормившие Ахматову во время болезни, преуспели: после тифа она пополнела, отрастающие после бритья волосы — почти сплошь седые, но по-прежнему густые, — стала зачесывать назад пышной копной. Все поражались: вместо полудевушки-полустарушки с пегой челкой над костлявым лицом на них смотрела величественная дама в серебристой седине с гордо вздернутым пухлым подбородком. Екатерина Вторая!

Глава 4

«Никого нет в мире бесприютней

И бездомнее, наверно, нет». А.А.

Зимой 1944 года у Анны обострился бронхит, снова забарахлило сердце, и все планы на новую жизнь вдруг испарились в одночасье. Она опять стояла у черты. И вновь Муза дала ей звонкий, прощальной чистотой насыщенный голос:

Но она снова победила! 13 мая 1944 года Ахматова прилетела из Ташкента в Москву.