Но как она умела обыграть свою «ущербность» — неумение радоваться «на полную катушку»!

Верно, веселости из Анны не выжмешь, а вот темной, нудной, как зубная боль, кручины — с избытком. Отличный резерв для глубокой лирической поэзии. «Великолепная тьма», «густой туман», «мрак» — многозначные образы ахматовской поэзии: толща времени, бездна, обещание света, еще не проявленная жизнь — вот некие мистические величины, которые Анна сталкивает в своих стихах с «хламом обыденности», высекая яркие искры откровения. Анна Андреевна владеет тайнами колдовского варева.

Это знаменитое откровение, сделанное в 1940 году в цикле «Тайны ремесла», как нельзя лучше передает методику использования исходного материала в творческой «лаборатории» Ахматовой, оставляя за кадром главную часть сплава — те драгоценные шепоты, крики, подсказки мироздания, которые улавливало шестое чувство отнюдь не пустейшей девчонки. Причем девчонки, знающей за собой эту способность с детства.

А по Венециям ездить и не обязательно — не умеет она справляться с вихрем радости и восторга, прилагаемым к туристическим маршрутам. Оставим эти услады тем, кто попроще, кто припадает к чаше, а не к истокам.

Да и лирики в совместном путешествии оказалось мало. Супруги больше спорили и злились друг на друга, чем объединялись в восторгах. Увы, в интимной жизни этой пары ничего путного произойти не могло. Для него она была слишком холодна — «снежная дева», «ледяная королева». А растапливать снега суровый покоритель африканских дебрей был не мастак. Он владел иной магией — магией Слова. Оно подчинялось ему, позволяя выразить то, что плохо получалось в близких отношениях с женщиной — с той «единственной в мире», которую Гумилев, несмотря на горделивые заявления, так хотел сделать страстной любовницей и задушевным другом.

Глава 10

«Ее душа открыта жадно

Лишь медной музыке стиха…» Н.Г.

В Италии Анну подташнивало, а в сентябре 1912 года в Слепневе родился мальчик. Лев — Гумильвенок. Два месяца Анна кормила сына грудью, до восьми, как полагается по традиции, была рядом с ним, а потом уж заботу перехватили бабушки и няни. Свободу Анны материнство не ограничило.

Гумилевы купили в Царском Селе новый дом, а старый, совсем уж ветхий, сдали в аренду. Двухэтажный, увитый диким виноградом, этот дом привлекал всех особым уютом. В комнатах было тепло даже в морозы, старый паркет поскрипывал, в застекленной столовой пышно цвели кусты азалий, вереница комнат, и почти в каждой — диваны с мягкими подушками и полки с томами до потолка. В библиотеке запах старых книг, духов, пыли, хорошего табака. К созданию этого уюта Анна не имела никакого отношения. Устройством жилища в основном занималась мать Николая Степановича. Анне же, совершенно равнодушной к бытовым проблемам, удавалось пройти чуждой тенью по всем домам, в которых ей приходилось жить.

Свою комнату, в которой Гумилев планировал проводить заседания «Цеха поэтов», он украсил трофеями путешествий, весьма выразительными. Анна, всех этих жутких масок, перьев, тесаков и страшных сверкающих ножей не терпевшая, тоскливо оглядела новый кабинет мужа.

— Тебе удалось и здесь сохранить свой мир. Варварская экзотика. Выдолбленного каноэ с веслом не хватает.

— А вот это тебе как? — Довольный декором, Николай погладил бивень слона, вмонтированный в отделку камина.

— Это впечатляет. Фаллическая символика тебе к лицу. Бивень, нос, фаллос — предметы одного ряда. По крайней мере, как болтают, по величине. — Смягчая резкость шутки, Анна обняла мужа за плечи. — Наверно, я слегка тебе завидую. Ведь сама даже ни на минуту не задумалась над тем, как украсить свою комнату.