Косит, и еще это имя — Орест! Ваша идея — не отвертитесь! Во всем городе не найдется второй такой остряк. И потаскун! — Тут уж Анна швырнула в него перстни и устроила «сцену дворняжки». Кричала до визга, сопровождая одесские выражения крымскими жестами.
Николай отрешенно глядел сквозь ее мечущийся силуэт, ничего не слыша. Отвернулся к письменному столу, взял перо. На голубом листке любимой бумаги появились строки:
Утром сошлись в кабинете, как для дуэли. Оба бледные — Николая трясла подхваченная в походе лихорадка, Анна не спала, сочиняя что-нибудь совершенно убийственное. Но записала только: «Я счастье разбила с торжеством святотатца…» Хотела «перепеть» на иной мотив старые стихи мужа, но так и бросила.
Николай сидел, кутаясь в шкуру гепарда. Замотанный в шарф по уши, в меховых, расшитых кожей и бусами индейских бахилах.
— Ты шлюха, в браслетах или без них. И твои стихи все пронизаны этим запахом… — Он закашлялся.
— К тому же — я убийца. Смотри, накликал беду своей «отравительницей». — Она схватила сверкавший широким лезвием на стене туземный нож и подступила к нему — жалкому, дрожащему под шкурой. — Думаешь, не решусь ударить?
— Этот для разделки туш. Зак-к-калывать надо вон тем, узким. Воткнуть вот сюда, справа — в сонную артерию. — Николай повернул к ней шею и сдернул шарф. — Представляю, как мы насмешим публику… — проговорил он, сильно картавя и заикаясь.
Смешон. Какая уж тут трагедия? Бросив нож, Анна ушла. Вернулась вскоре совершенно спокойная, лишь накинула на зябнущие плечи пеструю, в больших темных розанах, шаль.
— В самом деле — смешно. И так уже твой Орест дал повод повеселиться. Вся наша жизнь превратилась в фарс. Давай договоримся, Николай. Мы оба понимаем, что любви нет и никогда не было. Да и не будет…
— И совершенно не обязательно резать друг другу горло, верно? Все же у нас сын.
— У нас! Когда вы видели Левушку последний раз?
— Да и вы не из заботливых мамаш. Кстати, с Ольгой мы расстались еще до моей поездки. Я не желал этой беременности, тем паче брака с этой женщиной. Предлагаю пока не оформлять развод. Мне предстоит волокита с Академией наук по отчету об экспедиции.
— Сообразили, что разводиться совсем не выгодно. Олечка только и ждет, чтобы подхватить освободившегося любовника.
— Не глупите, Анна! И учтите, если будете настаивать на оформлении развода, я не отдам вам сына.
Глава 5
«Ты плачешь? Послушай… далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф». Н.Г.
Через пару дней после выяснения отношений супруги пришли к Вале Срезневской. Хоть и с вином, а лица не то насмешливые, не то траурные. У Николая были больные ввалившиеся глаза, напевная, вполне приятная картавость стала более похожа на заикание — говорил рывками, словно выдавливая из себя слова. Анна — напряженная, как струна, одну от другой прикуривала папиросы.
Сели по краям большого мягкого дивана в уютной, бордовым бархатом затянутой комнатке Вали.
— Ты у нас вроде сватья, Валя, рассуди по совести, — начал Николай, с первого их юношеского знакомства (с ее десяти лет) симпатизировавший Вале.
— Мы разводимся. Это окончательно. Я отныне не хочу быть связанной с этим человеком, — отрубила Анна. — И ни слова больше. Иначе я уйду.
Николай страшно побледнел. Строптивость Анны била в самые его больные точки: «покоритель амазонок» не смог справиться с обычной киевской чертовкой.
— Я всегда говорил, что вы совершенно свободны делать то, что желаете, — выдавил он через силу. |