Гуннхильд отвела глаза. Лучше бы отец не напоминал ей о предыдущей королеве Норвегии, Гуннхильд, дочери Горма… и вообще о Горме. Потому что при любом упоминании о Кнютлингах на ум ей приходил Харальд, и тогда болезненная тоска вновь пронзала сердце. Так может вспоминать яркое солнце тот, кто обречен прожить всю жизнь во мраке. Но, как говорил мудрый Горм, что о том тужить, чего нельзя воротить?

Теперь оставалось дождаться Харальда. Обеим сторонам было желательно справить свадьбу здесь, в Бьёрко, где свидетелем ее будет сам Бьёрн Шведский, и тогда никто уже не сможет утверждать, что дочь Горма осталась в наложницах Рагнвальда, сына Сигтрюгга.

Радостный Олав пригласил даже больше людей, чем мог вместить дом Атли Сухопарого при всей его обширности, и беспрестанно предлагал все новые развлечения: воинские состязания, лодочные состязания, бой коней, состязания скальдов. По торгам, пристаням, улицам Бьёрко каждый день ходили зазывалы, оповещая всех имеющих уши о предстоящем радостном событии. Девушки разбирали вещи, приводя в порядок все приданое, залежавшееся в сундуках. Сразу после свадьбы брата Гуннхильд предстояло отбыть к собственному жениху. Обе почти не говорили о предстоящем, и всякий, кто увидел бы этих двух невест, знатных и красивых, каждой из которых предстояло стать королевой, подумал бы, что они мало радуются своей участи. Но причина заключалась в другом: обе понимали, что кровные распри между конунгами не заканчиваются так легко.

– Но неужели Харальд… просто приедет, выпьет на свадьбе и уедет? – однажды спросила Гуннхильд, не выдержав наплыва тревожных мыслей. – Примет выкуп за Кнута… и уедет?

– Если он так сделает, значит, это вовсе не мой брат Харальд! – в сердцах ответила Ингер. Она не желала обманывать ни себя, ни будущую золовку. – Никогда еще так не бывало, чтобы люди моего рода хранили своих сыновей и братьев в кошельке!

– Я знаю, – тихо ответила Гуннхильд.

Обе они помнили предания о вражде, которая разделяла четыре поколения их семей. И о том, сколько мужчин полегло в этой борьбе и было отомщено.

– Это очень кстати, что тебя выдают за Хакона, – добавила Ингер. – Мой отец не захочет воевать с Олавом и Хаконом сразу. Разве что в союзе с Отта-кейсаром, но на это все нужно время.

– А что потом?

– Откуда я знаю? Я не пророчица!

Гуннхильд помолчала.

– А ты не думаешь… – начала она, отчаянно не желая произносить эти слова, но зная, что это необходимо. Лучше высказать самое страшное предположение заранее, чем молча ждать, пока оно осуществится. – Ты не думаешь, что твой отец… Им нужно, чтобы ваш брак с Рагнвальдом был заключен по закону, ради чести рода. Поэтому пока свадьба не состоялась, моим родичам ничего не грозит. И Харальд приедет, и будет сидеть на свадьбе, и подтвердит хоть при самом Одине, что отдает от имени отца свою сестру в жены Рагнвальду при таких-то условиях… А когда все закончится, ему уже ничто не помешает искать мести! Ведь если он убьет Рагнвальда до свадьбы, ты останешься наложницей викинга, как они говорили, и это опозорит род. А если Рагнвальд умрет после свадьбы, то ты останешься законной вдовой молодого конунга… ну, наследника конунга. А это совсем другое дело, и потом ты сможешь выйти хоть за… за того же Хакона.

– У Хакона уже будет жена! – Ингер криво усмехнулась. – Ты тоже об этом думала…

– Ты согласна, что так может быть?

– Да! Если я хоть немного знаю моего отца и брата Харальда, именно так они и думают! И так они и сделают!

– Но как же быть! – Гуннхильд вскочила с сундука, на котором сидела, и заломила руки.

– Я могу придумать только одно.