Он стал очень скрытным в последние недели. И вообще он был очень одинок. Вся эта его компания… они люди иного сорта. Ему не с кем было даже поговорить в последнее время.
— А вы?
— Он и от меня стал отдаляться. Но Вы не ответили: дневник приобщён к делу?
— Да, приобщен. У Вас будет возможность прочесть его во время ознакомления с материалами дела. Закон гарантирует Вам это право, — заверил арестованную Шумилов, — А скажите, м-ль Жюжеван, если у Вас с Николаем, как Вы говорите, были такие теплые, доверительные отношения, то как объяснить факт, что он назвал вас… грязным словом? Об этом есть показания свидетелей.
— Да, я читала, — голос её стал тихим и грустным, — Я понимаю, почему он так сказал. Он узнал про нас с полковником. Это произошло летом, случайно. Всё семейство было на даче, только полковник изредка ночевал в городской квартире, когда на службе задерживался. В тот раз мы были там вдвоем, и неожиданно приехал Николя, застиг, так сказать, с поличным, — она замолчала. Слышно было, как из-за тяжелых дверей доносились тюремные звуки — крики надзирателей, лязг замков, цоканье подбитых каблуков, — Знаете, молодой человек, — она посмотрела на Шумилова со спокойной печалью, — как воспитывается наше юношество и как оно потом дальше идет: адюльтер со стороны мужчины почитается за удаль и только придает ему вес в глазах окружающих. Если же женщина позволяет себе какие-нибудь отношения вне брака, даже если при она не связана супружеской клятвой, то она уже порочная женщина. И не иначе! Вот так-то… И никого не интересует, как невозможно тяжело одиночество, как трудно женщине без мужского участия, — она вздохнула.
Повисла пауза. Шумилов заполнял протокол, а Жюжеван грустно смотрела в пол, думая о чем-то нездешнем.
— Короче, Николя все понял и, я видела, он страшно это переживал и злился на меня, — наконец, продолжила обвиняемая, — Но потом его обида утихла, хотя прежней доверительности между нами уже не стало.
— А как Вы объясните показания прислуги по поводу оторванного подола ночной рубахи Николая? И о Ваших признаниях в связи с воспитанником?
— Это грубая ложь! как вы себе это представляете: я буду обсуждать свой амур с прислугой? Их, конечно, Софья Платоновна подучила. Пусть они мне это в лицо скажут! Допросите их ещё раз, подробно. Они наверняка собьются! Про рубаху я ничего не знаю, но подозреваю, что это тоже скорее всего выдумка.
Алексей Иванович вспомнил, как патрон перед допросом снабдил его «шпаргалкой» — перечнем вопросов, какие надо задавать няне и горничной. Самое примечательное, что заготовка эта вовсе не понадобилась: Матрена Яковлева и так рассказала все самое существенное без наводящих вопросов. Выходит, в словах француженки есть резон? Неужели господин Шидловский сыграл с Прознанскими в поддавки, дескать, Вы подготовьте мне как следует свидетелей, а я уж организую как надо допрос, подгоню ответ под нужный результат. И ведь допросы не проводил сам, а поручил это сделать Шумилову, дабы устранить всяческие обвинения в сговоре.
— М-ль Жюжеван, а вы видели когда-нибудь у Николая медицинскую книгу на немецком языке о половых болезнях или половых расстройствах? — спросил Шумилов.
— Вы это опять к тому, что измыслил полковник? Не было этого! Не бы-ло! — сказала она раздельно, — И книги такой я в доме вообще не видела. Дева Мария, ну, как я могу доказать свою правоту? Потребуйте у полковника, пусть он назовет автора этой книги, её название, ведь его слова можно проверить. Умоляю Вас, заклинаю, помогите мне! — горячо и быстро заговорила она, — Выведите этих обманщиков на чистую воду! Мне не к кому обратиться кроме Вас, у меня никого нет!
— Насчет названия и автора мысль бесперспективная. |