|
Потом, откинувшись на пятки, она опустила голову и, робко вытянув вперед руки, с опущенной между ними головой, подала мне кубок. — Вино, господин? — спросила она. — Да, — ответил я, взял кубок из ее рук и выпил вино. Она подняла голову и посмотрела на меня. — Ты знаешь, как правильно подавать вино, — похвалил ее я. — Господину виднее, — засмеялась она. Я жестом подозвал ее. — Держи руки на бедрах, — сказал я ей. — Да, господин. Тогда я, присев за ней, запустил руку в ее волосы и дал кубок, разрешив выпить остаток от первого кольца. Затем она поставила кубок рядом с сосудом для вина. Я снова сел, прислонившись спиной к подножию кровати. Она, стоя на коленях в прелестной позе угождающей рабыни, наблюдала за мной. — Ложись сюда, рядом со мной, — приказал я. — Да, господин, — проговорила она, выполнив приказ с нежностью и грацией. Она поцеловала мой бок и потом, звеня цепью, опустила голову на меха. — Я угождаю господину? — поинтересовалась она. — Ты не полностью неприятна, — сообщил я ей. — Это радует меня, — засмеялась она. — Что случилось? — Ничего. Просто я подумала, что это забавно. На Земле многие парни, я думаю, хотели бы уложить меня к себе в постель. Но здесь, на Горе, ты все еще даже не позволил мне подняться на поверхность своего ложа. Я улыбнулся. Она находилась все время у подножия кровати, рядом с кольцом для рабынь. — Позволит ли мне господин иногда подниматься к нему на ложе? — спросила она. — Мы посмотрим, какие успехи ты будешь делать в твоем рабстве, — сказал я. — Я буду прилагать усилия, чтобы добиться успехов, — уверила она. Кстати, горианская девушка-рабыня не просто занимает место на ложе, как может сделать это свободная женщина. Обычно она будет стоять на коленях у кровати, потом поцелует меха или покрывало, после чего сможет заползти на хозяйское ложе на животе. Если ей не прикажут, она будет оставаться около ножек, похожая на домашнего слина. Она может, конечно, быть выпорота кнутом на кровати или силой брошена на нее с высоко и болезненно заломленными за спину руками. Ее могут отнести на кровать в цепях, закованную и связанную. — Господин, — сказала Беверли. — Да? — Ты помнишь, давно, в ресторане, я рассказала тебе о своих странных снах. Наверное, это было слишком смело. Такие сны подобает видеть только рабыням. — Я помню, — ответил я. — Я часто тогда видела во снах, что я женщина-рабыня, что меня содержат в тряпье или обнаженной, что на мою шею надет стальной ошейник, что на мне поставлено клеймо, и что меня наказывают, и что я должна служить мужчине. — Я помню. — В снах было еще кое-что, дорогой господин, — проговорила она, — о чем я не осмелилась сказать тебе. — Что же это было? — спросил я. Я чувствовал тогда по некоторым неясным намекам и умолчаниям, что она не полностью раскрылась передо мной. Она посмотрела вниз. — Что это было? — повторил я. |
