|
. Как бы то ни было, я, невзирая на оправдание, остаюсь все-таки на положении подозрительного автора. Невелика слава! Я спешу вернуться в свой деревенский дом, чтобы жить подальше от всего людского, как говорят в трагедиях, и там постараюсь натянуть новые струны на мою гитару, которую забросали грязью, прежде чем я сыграл на ней первую мелодию!» А в другом письме подтверждает: «Я очень сдал в эту зиму. Год назад чувствовал себя лучше. Я кажусь себе какой-то проституткой… Я сам себе противен». И там же: «Мне хотелось бы навсегда вернуться к своей одинокой и молчаливой жизни, откуда я вышел. Я не стал бы ничего печатать, чтобы не вызывать лишних разговоров о себе. Ибо, мне кажется, в наше время говорить ни о чем невозможно. Общественное лицемерие так свирепо!» Ему теперь невыносима сама мысль о том, что роман будет издан отдельной книгой. Друзья и мать настаивают, чтобы он не отказывался от этого плана. Впрочем, он подписал контракт с Мишелем Леви и уже не может отступить. Однако если он восстановит в книге изъятые во время публикации в журнале страницы, не рискует ли он подвергнуться новым преследованиям? Тем хуже. Читатели имеют право на цельный текст. «Госпожа Бовари» заслуживает этого последнего сражения.
В апреле 1857 года роман выходит в издательстве в двух томах. Его тираж – шесть тысяч шестьсот экземпляров. Подготовленный скандальным процессом, он имеет у читателей колоссальный успех. Быстро разошедшееся произведение переиздается тиражом в пятнадцать тысяч экземпляров. Но автору, который подписал контракт с заранее обусловленной ценой, Мишель Леви дает надбавку всего пятьсот франков. Между тем ничтожное для Флобера в финансовом плане дело служит его известности. Он получает восторженные письма от Виктора Гюго, Шанфлери, вождя школы реалистов, даже от Сент-Бева, который сожалеет тем не менее, что в книге такого значения нет нежных, чистых и глубоких чувств: «Она напомнила, что есть хорошее даже в ничтожной и глупой среде». Тот же Сент-Бев публикует статью о «Госпоже Бовари» в «Мониторе». Сделав несколько критических замечаний, он считает это произведение «совершенно безличным», что является «свидетельством большой силы». И помечает: «Флобер, отец и брат которого известные врачи, владеет пером так, как они скальпелем». Лестное мнение в правительственной газете отнюдь не разделяется остальной критикой. «Эта книга – болезненная экзальтация чувств и воображения недовольной демократии», – объявляет г-н де Понмартен. «Искусство второго сорта… мы заслуживаем лучшего», – вторит ему Полей Лимейрак в «Конститюсьонель». «Трудоемкое произведение, тривиальное и преступное», – оценивает Вейло в «Юнивер». В «Журналь де деба» Кювилье-Флери предсказывает: «У „Госпожи Бовари“, если она сможет постареть, будущее торговки в туалете». Шарль де Мазад в «Ревю де Монд» признает, что у Флобера есть совсем немного таланта: «Только в этом таланте до сих пор было больше воображения и поиска, чем оригинальности. У автора есть некоторый дар точного и острого наблюдения, но он схватывает так называемую внешнюю сторону вещей, не проникая в глубину моральной жизни». Дюранти в своем журнале «Реалисм» пишет: «В этом романе нет ни эмоций, ни чувства, ни жизни, а лишь большая арифметическая сила. У стиля неподражаемый темп, который характерен для любого автора, который пишет стилизации и лирические произведения художественно, но без чувств, не внося ничего личного. До появления романа о нем думали лучше. Тщательная работа над произведением не должна исключать вдохновения, которое рождается чувствами». А Гранье де Кассаньяк после нескольких банальных комплиментов сравнивает «Госпожу Бовари» с «большой кучей навоза». |
