А потом заперла их в джипе и направилась в парк.

Парк «Баттеркап» не так уж велик. Трава, игровые площадки и пара-тройка деревьев на ограниченном четырьмя городскими улицами островке. Примерно так. Место как раз того типа, который выбрал бы мой персонаж из низов общества. Просматривается насквозь, и мало что перекрывает обзор. Удачное расположение для встречи преступников, испытывающих проблемы взаимного доверия. Каждый может убедиться, что другой пришел один. Каждый может довериться другому в разумных пределах и не выстрелит первым прямо там, перед Богом и людьми.

Парк, как и предполагалось, был пуст. Уличные фонари освещали зеленую траву, но оборудование игровых площадок отбрасывало длинные асимметричные тени.

Мужчина сидел на качелях. Он был огромен — самый крупный мужик, какого я когда-либо видела. С накачанной мускулатурой, причем накачанной грамотно и сбалансированно, не для показа — для действия. Гибкое и прочное пластиковое сиденье продавливалось под его тяжестью. Рост у него явно должен был быть не менее семи футов.

Он спокойно сидел там, абсолютно неподвижный, наблюдая и выжидая. Голова у него была выбрита, кожа — смуглая. Одет просто: черные китайские слаксы и тонкая водолазка с высоким воротом. Если октябрьский холод его и беспокоил, он этого никак не выказывал. Я топала к нему в моих Мюнстерских Сапогах. Когда я приблизилась на расстояние около тридцати футов, он повернул ко мне голову. Взгляд его был пугающим. Глаза — бело-голубые, как у некоторых северных ездовых собак, — казалось, почти светятся в полутени.

Когда я подошла еще ближе, он поднял брови, а потом встал и вежливо поклонился. Я обнаружила, что он вовсе не семи футов ростом. Он был выше семи футов где-то фута на четыре или пять.

— Добрый вечер, — проговорил он. Не узнать этот рокочущий бас было невозможно. Тот самый человек, с которым я полчаса назад говорила по телефону.

Я остановилась и подбоченилась, глядя на него так, словно он не произвел на меня особого впечатления.

— Пока бабки не выложите, ничего не будет, — заявила я, растягивая слова.

Он сунул руку в объемистый карман своих штанов, вытащил завернутый в полиэтилен брикет и перекинул мне.

— Половина.

Поймав «кирпич», я разодрала полиэтилен зубами и стала пересчитывать купюры — все с Беном Франклином, номера вразнобой.

В голосе вражеского агента послышалось нетерпение:

— Там все точно.

— Если будете меня отвлекать, я только со счета собьюсь и придется начинать все сначала, — заметила я. — Как мне вас называть?

— Никак, — сказал он. — Никто. Для вас я никто.

— Никто так Никто, — ответила я.

Купюры были упакованы в пачки по пятьдесят штук. Я пересчитала одну из них, сравнила ее толщину с остальными, а потом еще каждую из них просмотрела, просто чтобы удостовериться, что Никто не попытался меня кинуть, засунув в середину пачки пару двадцаток. Наконец я убрала деньги в карман куртки и заявила:

— Мы в деле.

Никто слегка наклонил голову:

— Товар?

— Пошли со мной, — сказала я, добавив в голос толику веселой уверенности. Повернувшись, я потопала обратно к гаражному паркингу, а Никто зашагал рядом со мной.

Все пошло не так. Этот тип был огромен. Я хорошо обучена, но тренировки и практика имеют свои границы. Старая поговорка гласит: искусный великан всегда побьет искусного коротышку. И наличествующий в ней элемент сексизма отнюдь не делает ее менее верной. При равном уровне мастерства всегда побеждает тот, у кого есть проклятое преимущество в росте и весе. Никто, надо полагать, был тяжелее нас всех троих, вместе взятых, а его манера держаться и все его движения вызывали у меня ощущение, что это человек, привыкший к насилию.