В первое мгновение идея показалась мне заманчивой. Сжечь машину действительно не так уж сложно. Но через минуту в моей голове опять заплясал канкан. Я вдруг подумал: а что бы на моем месте сказал Христос? А потом я подумал про Алису. А потом про то, что если соглашусь, то до конца своих дней буду сжигать машины. Жека и быки не знали, о чем я размышлял, и поэтому мой ответ их удивил.

— Не буду сжигать машину. Я — христианин.

— Кто ты, блядь?!

— Христианин. Стараюсь им быть, по крайней мере.

— Пиздец тебе, значит.

— Пусть. Взять с меня нечего, можете убить. Мне все равно. Машину я сжигать не буду. И деньги тоже не отдам. Вы на моих схемах несколько миллионов заработали. Мы в расчете.

Самое смешное, что когда я это все начал говорить, из меня куда-то подевался страх. Я реально перестал за себя бояться. Наверное, впервые за последние три месяца. Жека и быки это почувствовали. Хищники вообще хорошо чувствуют страх и его отсутствие.

— Ты от христианства так раздухарился?

— От него. Все ведь тлен, Жека. Надо это понимать.

— Тлен — это хорошо. Про тлен мне нравится. Знаешь, как мы поступим?

— Как?

— Мы наебнем тебя еще разок. Крепко так наебнем, основательно. А потом спросим про деньги и машину. Если ты откажешься, мы увезем тебя в гараж и посадим в овощную яму. Я буду приходить каждый день и пиздить тебя как суку. Рано или поздно ты согласишься на что угодно. А если не согласишься, то я попрошу ребят с Северного выкопать тебе могилку в безымянном квартале. Чтобы палка заместо креста. Ты готов ко всему этому?

— Готов. Когда пойду долиной смертной тени, я не убоюсь зла, потому что Бог со мной.

— Вот и славненько. Хуярьте его, пацаны. Чтобы живого места не осталось.

Во второй раз за день я оказался на полу. Мне отбили почки, выбили еще два зуба и вроде бы сломали ребро. Я уже совсем не понимал, что происходит. Красные половые доски то исчезали в темноте, то вдруг выныривали прямо в глаза. Закончив махать ногами, быки снова усадили меня на стул. Из тумана выплыла Жекина морда.

— Ну что? Сожжешь машину или все-таки едем на яму?

— На яму. Жечь не буду. Христос не велел.

— Дело твое. Пацаны, поработайте-ка с ним еще.

Но пацанам работа разонравилась. Они менжевались на месте и смотрели на Жеку недовольно.

— Чё встали-то? Делайте его!

— Не, Жека. Харе. Он блаженный какой-то. Нафиг надо. Вдруг самим потом прилетит?

— От кого, блядь? Вы чё несете-то?

— Не знаю, от кого, — ответил один. — От кого-нибудь. Забей уже. Я в Чечне таких видел. Им похуй дым вообще.

— Пойдемте-ка выйдем, пацаны. В коридоре поговорим.

Из коридора Жека с быками так и не вернулся.

В чувство меня привела Алиса. Она вылетела из шкафа, уложила меня на кровать и вызвала «скорую». Помню, еще голову мою на колени к себе положила. Я даже пошутить попытался. Типа самое время обсудить Нагорную проповедь. А потом приехала «скорая» и увезла меня на Братьев Игнатовых. Ни Алисы, ни Жеки я больше никогда не видел.

Такое вот Рождество. С канканом.

«Кабачок» и все-все-все

На Пролетарке раньше было много баров, а теперь два. Один называется «Хуторок», и туда в трениках не пускают, а пускают в джинсах и туфельках. Второй бар называется «Кабачок». То есть по вывеске он никак не называется, а в народе называется так, как я уже сказал. Туда в чем угодно пускают, потому что это такой специальный бар, для каких угодно людей. На Пролетарке много каких угодно людей. Я, например. Я хожу в «Кабачок» по утрам.