– Вы знаете, Константин Алексеевич, я бы очень сильно желал проснуться следующим утром, а не закончить так же, как гражданин Бендер в недавно прочтённой вами книге, – выложив на крохотный прикроватный столик конверт с пятью сотнями долларов, не сильно громко, можно сказать почти шепотом, произнес Геркан. Больно уж тонкие стенки разделяли купе в вагоне поезда дальнего следования, чтобы достаточно громогласно вести не предназначенные для чужих ушей беседы. – Потому, если жажда наживы возьмет над вами верх, просто берите деньги и тихо уходите, – посмотрел он прямо в глаза вытаращившемуся на него Юрасовскому. – Что что, а моя жизнь уж точно не стоит этих грошей, – как то даже брезгливо махнул краском рукой в сторону наличности, словно это были не пять сотен долларов, а какая то грязь. Он физически никак не мог начать активную часть вербовки приставленного к нему переводчика ранее по причине постоянного пребывания в окружении посторонних людей. Но, стоило им только остаться наедине, как тут же принялся отыгрывать роль демона искусителя, что шаг за шагом подтачивает веру человека, склоняя того на свою сторону.

Из за не прекращающегося вот уже который год спада в экономике, жизнь во Франции потихоньку замирала, командировочных и отдыхающих становилось всё меньше, не говоря уже об иностранных туристах, так что по завершении трапезы им легко и непринужденно удалось выкупить купе на ночной поезд до Парижа. Благо в спальных вагонах имелись, не только дорогущие – с отдельным санузлом, но и относительно простецкие двухместные, где одна кровать располагалась над другой. Вот второй вариант они и взяли себе, чтобы наверняка оградиться от ненужных попутчиков, которых вряд ли вышло бы избежать в тех же четырехместных купе.

– С чего вы это вдруг, Александр Никифорович? – несколько опешив от таких слов, обратился «белоэмигрант» к временному руководителю, которого знал именно под таким именем, пусть и сильно сомневался в его подлинности. Больно уж обстоятельства их знакомства не располагали зарождению доверия в этом плане. Чай не в трактире каком свели их вместе, а в советском посольстве в Мадриде.

– Да уж чрезмерно го́лодно вы сглотнули в жандармерии, узрев, какие средства у меня имеются с собой. Знаю я такие взгляды. Чай не первый десяток лет на этом свете живу и успел за свою жизнь повидать многое. Потому мне прекрасно известно, что человек слаб. Особенно, когда дело касается таких искушений, – мотнул Александр подбородком в сторону раскрытого конверта, откуда выглядывали краешки десяти полусотенных долларовых банкнот.

– Я бы попросил вас не высказываться о моей персоне в подобном ключе, – мигом поджал губы обидевшийся на услышанные слова Юрасовский. – Да, человек, несомненно, слаб в отношении множества искушений. Но поверьте, те из эмигрантской среды, кто не смог с ними справиться, уже, либо мертвы, либо в тюрьме, либо неплохо устроили свою жизнь за чужой счет. Лет то с момента выезда из России прошло сколько! Все не единожды успели полностью раскрыться и показать себя истинного во всей красе. И не будь мне чужд подобный источник заработка, как кража, мы бы с вами вряд ли познакомились, – очень так обтекаемо намекнул он на тот факт, что не подался бы воевать за Испанскую республику, имейся у него на кармане нажитый не самым честным путем капитал. Да, кто бы что ни говорил о загнивании российской аристократии и дворянства, среди них имелось огромное количество тех самых достойных людей, для кого слово «честь» являлось отнюдь не пустым звуком. И даже претерпевая немалые лишения, они не шли на конфликт с собственной совестью, продолжая оставаться действительно честными людьми. На их фоне сам Александр выглядел, мягко говоря, не сильно достойным человеком, что, впрочем, нисколечко того не волновало. Ибо у каждого в этом мире был свой собственный путь. Причем честная бедность далеко не всегда являлась наиболее правильным выбором, поскольку не позволяла человеку реализовать себя в полной мере по причине власти в мире «золотого тельца».