Как только он пришел в себя после смерти бабушки, то сделал то, чего всегда хотел. Продал дом и все его содержимое и отправился в странствия. Это случилось двадцать лет тому назад. А сейчас он стал квантовым старцем, так что было невозможно предсказать, куда именно – в какую точку света, как говорили мама с папой, закатывая глаза, – его занесет. Он разъезжал по Соединенным Штатам (а иногда и по другим странам типа России или Мозамбика, но больше путешествовал по американскому континенту), сменяя один драндулет на другой (возможно, это был один и тот же драндулет невероятно почтенного возраста, точно никто не знал). Иногда он зависал в одном месте на несколько месяцев, снимал квартиру, домик или сарай. Иногда он останавливался всего на несколько дней, жил в гостинице, мотеле или даже, как мрачно подозревала мама Ханны, в таком захолустье, что останавливаться там было негде, а значит, он ночевал в машине.

Ханна считала, что мама преувеличивает. В дедушкиной машине (или машинах) попросту не хватало места для спанья.

Они ехали уже несколько часов. Сначала машина шла по шумным городским улицам, потом по загруженным магистралям, и Ханна сидела тихо, потому что дедушка сосредоточился. Он вел машину неторопливо, на малой скорости, что время от времени раздражало других водителей, которые выражали свое недовольство, нажимая на гудок или размахивая кулаком. Папа Ханны обычно отвечал на критику так же, но дедушка спокойно мычал себе под нос, а потом вдруг прибавлял газу, обгоняя другие машины в облаке пыли и ловко маневрируя по дорожным полосам. Конечно, во время этих гонок хотелось закрыть глаза, но в общем-то в аварию слабо верилось.

Вскоре они выехали за черту города и катили по полуострову Олимпик. Дедушка включил автомобильную магнитолу и слушал тихую сложную музыку, которую очень любил и называл «барокко». Когда кассета закончилась, он не стал ее менять. Порой они проезжали мимо леса, а порой – вдоль холодного скалистого берега, подсвеченного солнечными зайчиками, отражавшимися от поверхности океана, мимо рощиц серебристых и белых берез. Иногда Ханна с дедушкой говорили о школе и всяком прочем, а еще о местах, где дедушка побывал в последнее время (там, куда они ехали, он жил уже несколько недель, что по его меркам считалось долгим временем; до этого он бродил по горам в какой-то Сирии, о которой Ханна даже не слыхала, но ему там не понравилось – слишком жарко и пыльно).

По большей части – а день уже клонился к вечеру – они ехали в уютном молчании. Ханна любила умение дедушки слушать и когда хотелось поговорить, и когда хотелось помолчать. Молчание не заставляло его думать о работе, мейлах и прочих штуках, которые словно бы держали маму с папой в своих захватных лучах. Чтобы привлечь внимание родителей, приходилось говорить без остановки, просто чтобы напомнить им о своем присутствии. А вот с дедушкой – нет.

Иногда, когда в жизни происходит много такого, что и не объяснишь, лучше всего говорить молчанием.

А потом Ханна уснула.

– Мы на месте?

– Мы всегда на месте, – сказал дедушка. – Об этом очень важно помнить. Но в данном случае до того места, куда мы направляемся, уже недалеко.

– Что?

– Извини. Я хотел сказать – да, на месте.