Юрий Данилович обнял смущенную женщину вместе с ребенком. Мальчик напугался, заплакал.

— Эге, ты что ж, родного дядю не узнал? — засмеялся Юрий, ущипнув малыша за щечку.

Представлена была князю Ивану Даниловичу жена Юрия, Агафья. Он, в отличие от брата, не стал обниматься с ней, лишь поклонился сдержанно.

Из-за рева княжича Семена пришлось выпроводить вместе с ним и княгинь из горницы.

Деловой разговор братья начали после того, как, усевшись за стол, осушили по чарке хмельного меда. Выслушав старшего брата, Иван Данилович сказал:

— Конечно, Михаилу стоит хвост прижать хотя бы за Афанасия.

— А что с Афанасием?

— Да он его обманом в полон захватил. В порубе месяц продержал.

— Вот же сукин сын. Ну, я за него возьмусь, я возьмусь. Ты-то, надеюсь, пойдешь со мной?

— Да я бы всей душой, Юрий, но боюсь город оставлять. Сам понимаешь, жена молодая, ребенок. Явится опять какой-нибудь Акинф.

— Ну дружину-то дашь?

— Дружину дам, о чем речь.

Михаил Ярославич, получив весть о шествии своего недруга по Руси, возмутился:

— Ты глянь, вместо того чтобы вернуться и тихо-мирно сесть на свой московский стол, его эвон куда понесло.

— Да-а,— вздыхал Александр Маркович,— не обобраться тебе с ним хлопот, Ярославич. Если Суздальщину против тебя своротит, худо дело будет.

— Суздальщину не своротит, князья Александр и Константин мою руку держат. Вот Переяславль ведомо за него выступит.

— А Ростов?

— Ну, князь Василий Константинович подумает. Вот угличский Александр Константинович, этот, пожалуй, побоится Юрию перечить.

— Надо тебе, Ярославич, выступать туда. Упредить.

— Придется. Сидя дома, разве что почечуй¹ высидишь.

Полки сошлись под Костромой. Первыми стукнулись меж собой дозоры, разъезды. Убитых, слава Богу, не случилось, но раненые были и с той, и с другой стороны.

Кавгадый понял, что дело идет к сече и пора ему, ханскому послу, сказать свое слово.

— Князь Юрий, надо как-то помириться тебе с Михаилом.

— Ты что? С коня свалился? Не видишь, он заступил мне дорогу. Мне. Понимаешь? Мне! Пусть нас поле рассудит.

— Если вы сцепитесь, хан Узбек будет недоволен.

'Почечуй — геморрой.

— Хан не знает того, что здесь натворил Михаил. Он моего брата заманил в ловушку и целый месяц держал в порубе. Понимаешь? Целый месяц. Да я за брата ему глаза выцарапаю.

— И все же я не советую драться, князь,— стал хмуриться Кавгадый.— Меня для чего с тобой послали? Знаешь?

— Для чего?

— Чтоб помирить вас, князь Юрий. Помирить.

— Но ты же видишь, я еду по своей земле тихо-мирно. А он налетел...

— Ты не очень тихо-мирно ехал, князь. Зачем тогда взял переяславскую дружину, ростовскую? Зачем?

— Чтоб пробиться к дому.

— К дому ты бы мог ехать и другим путем, князь Юрий. А тебя понесло по всем городам.

— Должен же я как-то сообщить о своем возвращении.

— Мог бы гонцов послать.

«Определенно косоглазый вымазживает подарки,— подумал Юрий.— Но где я ему сейчас возьму, последнее за Агафью отдал».

— Послушай, Кавгадый, как только приедем в Москву, я тебе подарю золотой кубок.

— Спасибо, князь,— усмехнулся Кавгадый такому дару,— Но как у вас говорят: деньги лучше не у баушки, а за моей пазушкой. Хе-хе-хе.

— Ты что, мне не веришь? — обиделся князь.

— Верю, Юрий, и все же прошу тебя разойтись с Михаилом миром.

— Но ты же видишь, они заступил мне Московскую дорогу.

— Я поеду к нему.