А Кавгадый крикнул:

— Держи крепче. Тащи домой.

И князь понес свою невесту к себе. По дороге она сказала ему тихо:

— Отпусти. Я сама пойду.

22. НЕСОЛОНО ХЛЕБАВШИ

Из Новгорода в Тверь прибыл архиепископ Давыд. Михаил Ярославич понял: по-пустому владыка не явится. И не ошибся.

После обоюдных приветствий, благословения и нешибкого застолья Давыд приступил наконец к делу:

— Я ведь миром послан, сын мой. Всем Новгородом.

— Я догадываюсь, святый отче.

— Ты б воротил заложников-то, Михаил Ярославич. Что ж их в порубе-то томить, чай, тоже христиане, не поганые.

— В том-то и дело, отче, что христиане, а поступают по-христиански ли? А? Говоришь, я их томлю в порубе. Плохо? Может, было лепш утопить их, благо Волга рядом.

— Христос с тобой, сын мой, разве ж я к этому молвил.

— А я к этому, святый отче. Славяне-то моих людей не в поруб прятали, а с моста пометали. Утопили. А за что? Ты небось не вступился за них.

Архиепископ закряхтел, завздыхал, забормотал:

— Вступился я, сын мой, вступился.

— Ну и что? Оборонил?

— Где там. Обезумел народ-то, обезумел. Ты б уж сказал, Михаил Ярославич, что за наложников просишь? Я ж не за так, могу и выкупить, мне славяне подобрали для выкупа колико кун.

— Знаю я славян, они по прошлому ряду со мной не рассчитались.

— Что тебе, сын мой, в этих несчастных? Лишняя забота.

— Есть, владыка, есть корысть.

— Ну какая, сын мой? Лишние рты?

— Неужто не ясно, отче? Славяне-то твои к Юрию наклоняются. Верно?

— Есть грех, чего уж,— вздохнул Давыд.

— Удумали еще и к хану бежать, на меня жалиться. Как будто хан послушал бы их. Я-то их в поруб спрятал, а хан бы смерти предал.

— Ну уж...

— Да да, владыка. Он мне ярлык дал на великое княженье и велел держать в узде Русь. А славяне-то разнуздались и к нему побежали. Смекни-ка, что их там ждало, дураков? Пусть скажут спасибо, что я перехватал их. Животы им оберег. А теперь вот-вот Юрий Данилович наконец объявится, и не только с ярлыком, но и с женой — сестрой хана. К Узбеку в зятья напросился, хитрюга. Теперь его голыми руками не возьмешь.

— Стало быть, не отпустишь заложников?

— Не отпущу, владыка. Прости, даже с тобой не отпущу. Я этими заложниками хоть чуть буду удерживать славян от союза с Юрием.

— Не удержишь, однако,— вздохнул Давыд.— Я их у моста крестом не смог удержать.

— Но попробовать надо, святый отче. Когда длань не держит, и мизинец — надежа.

Да, Юрий Данилович возвращался на Русь, чувствуя себя победителем. Рядом, стремя в стремя, скакала его юная жена, получившая при крещении красивое имя Агафья. Сам князь называл ее ласково Агаша, Гаша и уже любил по-настоящему. Еще бы, она великолепно держалась на коне, нехудо стреляла из лука, всегда старалась быть около, что свидетельствовало и о ее чувствах к молодому мужу. Она не клялась в любви, но по ее глазам, смотревшим на мужа с обожанием, не трудно было догадаться об этом. И, ловя на себе эти восторженные взгляды, Юрий Данилович невольно начинал чувствовать свою значительность: «Я зять великого хана, и мне теперь можно все!»

Что поделаешь, где молодо-зелено, там много себе наме-ряно.

Сопровождали князя две сотни конных татар во главе с ханским послом Кавгадыем. Перед выездом из Сарая Узбек, призвав Кавгадыя, наказывал ему:

— Ты едешь послом на Русь блюсти там мои интересы. Помни, великий князь там ныне Михаил Тверской. Юрий, судя по всему, молод, горяч, не допускай его до ссоры с великим князем.