«Но почему,— подумалось,— он не стал держать локоть при втором и третьем выстреле?»

— Идем, Тось,— молвила девке, понимая, что задерживаться возле мужчин и их занятия нельзя, непристойно княжне.

На несколько дней хватило Ефросинье сладких воспоминаний: эта мужская рука, касающаяся локтя, русые кудри рядом, голос ласковый: «...Левое око защурь, защурь». Она сама не понимала, отчего ей так приятны были эти воспоминания. Почему ее волновало все это?

Ей так хотелось найти еще случай побыть рядом с Сысоем, просто постоять, может, перекинуться несколькими словами. Но как это сделать? Что придумать? И посоветоваться не с кем. Да и нельзя советоваться. Ведь она княжна, а он из самых мизинных, сын ловчего. Это же стыдно, зазорно даже самой себе признаться в этой приязни, вдруг вспыхнувшей в ее сердце к этому отроку. В приязни безотчетной, неподвластной ее воле. И даже необъяснимой — для нее, по крайней мере.

Зная, что Сысой почти неотлучно находится при княжиче, что вместе они учатся, играют, охотятся, рыбачат, развлекаются, Ефросинья вдруг стала интересоваться:

— Тось, а где нынче княжич Михаил?

— Кажись, за Волгу уехали.

Через несколько дней мимоходом:

— Ты брата Мишу не видела?

— Они с Сысоем на лодейке по Волге катаются.

— Пойдем поглядим.

Вышли к берегу, где причалено несколько стругов, челнов, насадов, некоторые грузятся, другие разгружаются. А княжич с Сысоем на верткой лодейке на самой стремнине. Веслом Сысой огребается, княжич на корме правит. Видимо, заметил на спуске сестру, повернул к берегу.

Лодейка пробралась меж насадов, ткнулась, шурша, в песок.

— Хотите покататься? — спросил весело княжич.

— На вашей-то душегубке? — хихикнула Тоська.— Больно надо.

— А я хочу,— тряхнула кудрявой головой Ефросинья и стала спускаться к воде.

— Давай прыгай,— разрешил княжич.

Княжна, подобрав подол платья, ступила одной ногой в долбленку, и тут Сысой, оставив весло, подхватил ее крепко за руку.

— Я помогу, Ярославна.

Чтобы пройти ей на средину лодейки, пришлось разми-нываться с Сысоем, но настолько плотно соприкоснуться при этом, что бедную девушку в жар кинуло.

— Садись вот на доску,— указал сестре княжич на узкое седалище, распиравшее борта лодейки,— Сыс, отталкивайся.

Сысой, упираясь веслом в дно, стал отталкиваться от берега. Лодейка, оказавшись на воде, заюлила, закачалась.

— Пригнись,— крикнул Михаил, и вовремя.

Сысой, для пущего упора стоявший в рост, едва не задел головой за причальный канат, тянувшийся с носа большого струга на берег. Он тут же сел и начал выгребаться меж суденышек на стрежень¹. Оказавшись на просторе, лодейка помчалась как на крыльях. У Ефросиньи захватывало дух от близости рядом хляби — только руку протяни — и от присутствия — буквально в одном шаге от нее — нравящегося ей отрока.

Будто читая на лице своей госпожи не то восторг, не то затаенный страх, Сысой греб изо всей моченьки, лихо вскидывая и опуская весло.

— Ну, нравится,— крикнул, глядя прямо в лицо княжне,— Ярославна? А?

Еще бы. Княжна утвердительно кивала, но молчала. Ей было и жутко и радостно.

Они прошли вверх до устья Тьмаки, потом пересекли Волгу и помчались вниз, вдоль левого берега почти до Тверцы, а от нее повернули к правому берегу в направлении Волжских ворот крепости.

Княжич, сидевший на рулевом весле, направил лодейку между стругом и насадом, и, когда они вошли между ними, Сысой, оставив весло, поднялся в рост и, ухватившись за причальный канат, стал по нему перебираться. Лодейка опасно

'Стрежень — середина реки, быстрое течение.