Вскоре появилась хозяйка.

— Доченька,— сказал ей старик,— сходи в сарай, на гумно, где есть паучьи тенета, собери ребятам вот, длань полечить, да захвати пучок пачесей, привязать чтоб.

Хозяйка ушла, на пороге появился Свиля, подошел к старику, лизнул руку.

— Сполнил? — спросил старик.— Всех позвал?

Ув-вув! — тявкнул пес.

— Всех, значит. Умница, Свиля. Думаете, пошто ему имя такое дали? Видите, шерсть-то на спине черная, свилистая, как у ягненка, от роду так. Вот и окрестили Свилей, почти как меня.— Старик улыбнулся.— Меня-то Филей звать. Так вот мы с ним два друга — ремень и подпруга, Свиля с Филей. Одно огорчает: помру — как бы с тоски не сдох Свиля-то. Тогда нашим беда, пропадут без него. А вы сами-то, ребята, чьи?

Сысой и Михаил быстро переглянулись. Отвечал княжич:

— Мы, дедушка, княжьи гриди.

— А-а, стало, коло князя кормитесь?

— Возле него, дедушка.

— А как тут оказались?

— Да рыбачили, невод таскали.

— И он тут? Князь-то?

— Да нет, он во Твери.

— Ну да, конечно. Ему, чай, не до рыбалки. Делов много. Век прожил, а князя не видел, хоша дань и платил. Не сподобился зреть. Не сподобился,— вздохнул старик,— За данью-то все тиуны являлись, не князь. А то еще баскаки как-то рыскали. Ну эти последнюю шкуру сымали, скоких в рабство угнали. Страсть. Не зря их после побил народ. А князь-то ниче, свой, поди, жалеет своих-то? А? Впрочем, кто нас жалеет? Разве что Свиля-батюшка.

Ув-вув! — тявкнул пес.

— Понимает, все понимает.

Вернулась хозяйка с тенетами и пучком льняных пачесей, за ней явились в дверях дети — мальчик и девочка.

Смешав тенета со слюной, заставив плевать на них и самого Сысоя, и Михаила, женщина обложила покусанную ладонь, замотала льняной куделью, завязала и наконец разомкнула уста:

— В другорядь не дразни щуку.

— Спасибо, хозяйка. Не буду,— усмехнулся Сысой.

Попрощавшись со стариком, они вышли во двор. Там молодой мужик — хозяин — трудился над оградой, вбивая колья. Сняв шапку, поклонился отрокам, определив по одежде, что не из черных они, из вятших.

— Где ж вы пропали? — встретил их с упреком Александр Маркович.— Уха уже остыла.

— Ничего,— отвечал княжич,— поедим, какая есть.

— Мы ждали, ждали, и я велел разливать и есть.

— Правильно велел, Александр Маркович.

Но уха оказалась горячей, поскольку под котлом еще горел огонь, холодной была лишь рыба, давно вынутая из ухи.

Корзину с рыбой погрузили на лодью, и рыбак, забросав ее свежей травой, отплыл с ней к городу, дабы отвезти свежей до крепости.

Оставшиеся с княжичем гриди расседлали коней, сняли седла, потники. Стали обустраиваться на ночлег. Седла в голова, потники под бока, накрывались кафтанами. Коней спутали и пустили пастись под присмотром сторожа. К костру натаскали сушняку и нарубили его, огонь должен гореть всю ночь, чтобы отпугивать зверя.

Далеко за полночь, уже ближе к рассвету, на огонь подъехал верховой. Гридь, сидевший у костра, привстал и руку уж на рукоять меча положил.

— Где княжич? — спросил подъехавший, и гридь признал ловчего Митяя.

Ответить не успел, отозвался сам Михаил, проснувшийся от этого вопроса.

— Я здесь,— сказал, откидывая корзно.