Он уже приготовился оправдывать такую цену не слишком благоустроенного жилья тем, что не требует документов и действует на свой страх и риск, сдавая квартиру иностранцу, но арендатор ни слова не сказал против и, выложив деньги на кухонную тумбу, подошел к окну и немного отодвинул занавеску.

— Спасибо, сэр. Больше Вы меня не увидите. Если Вам нужно будет оставить жилье раньше времени или продлить срок, просто дайте знать. Я живу этажом выше. Если нужна будет помощь, я, — старик не договорил, посчитав, что и так слишком много болтает и, боясь потерять столь дорогого клиента, удалился, пробормотав в конце прощальные слова.

Незнакомец так и остался стоять у окна, не обратив внимания на уход хозяина квартиры.

— Is gearr go mbeidh gach rud dul chuig deannaigh.

* * *

По центру комнаты, служащей и гостиной, и прихожей, и столовой стоял кожаный диван цвета, что называется «бедра испуганной нимфы» с раскиданными подушками и покрывалом. Рядом с ним кофейный столик со стеклянной столешницей и изогнутыми деревянными ножками, а напротив, низкая тумба с широким телевизором. Прямо у окна располагался круглый стол, накрытый белой скатертью с ротанговыми подложками под столовые приборы и высокой округлой вазой с фруктами. У стены, напротив входа, разместился ореховый комод с тремя длинными и двумя рядами коротких ящичков. Над комодом висело зеркало в раме того же цвета, а на нем самом стояли несколько фотографий семьи Кет, ее самой, Майкла и маленькой девочки в окружении плюшевых игрушек.

— Тебе не кажется, что он должен знать? — Поинтересовался Оливер.

Они с Кетрин сидели на диване в ее гостиной, Рейчел уже отправилась спать и теперь Кетрин сжимала в руках расшитую вручную подушку.

— Нет. — Резко сказала она. — Он не имеет права знать.

— Но он отец. — Попытался настоять Оливер. Он поставил на кофейный столик, рядом с диваном полупустую кружку с кофе, отодвинув ее от края и старался поймать взглядом глаза Кет, которая смотрела то в пол, то в сторону, будто боялась зрительного контакта с мужчиной.

— Он просто предоставил биологический материал и все. — Грубо ответила она.

— Это было полтора года назад. Он изменился. Знала бы ты как он мучился. — Страдальчески произнес Оливер, растирая виски, в которых колотился пульс от напряженного рабочего дня и слишком большого количество новой информации.

— Люди не меняются, по крайней мере, так быстро. — Настаивала на своем Кетрин.

— Но ты же сама видишь, каким он стал. — Упирался Оливер.

— Черт бы тебя побрал, Уинстер! — Женщина вскочила на ноги и закричала так, что и без того гудящая голова мужчины готова была треснуть. — Я рассказала тебе все не за тем, чтобы ты поехал к нему и растрепал мою маленькую тайну. Рейчел только моя дочь и больше ничья. Питер отказался от нее, когда она была еще в утробе. Он убил своего ребенка!

Оливер посмотрел на девушку, ожидая увидеть все: ярость, злость, негодование, но увидел отчаяние. Слишком много боли принесли ей те недели в Академии и слишком много ей пришлось пройти в одиночестве, чтобы теперь, просто так все забыть. В глубине души он понимал, что она права, но факт того, что Марлини не знал о существовании дочери не мог принять.

— Он дал мне триста долларов на аборт! Он продал свою дочь за триста баксов! Пусть подавится ими! И не смей мне говорить, что я не права. — Кетрин обрушилась на диван и схватилась за голову.

— Кетрин. — Оливеру с одной стороны так хотелось обнять ее, утешить, но в тоже время он боялся этого, боялся ее.