«Неверное сердце», так она провозгласила, и я чувствую тёплое, липкое дыхание смерти. И я не хочу умирать, и будет больно, и без сердца я не смогу быть полной в подземелье, и неважно, что сделает мой отец.

— Айседора! — Голос Рио отскакивает от стен, и моё сердце подпрыгивает от того, что он зовёт меня. Он здесь, но он не найдёт этот зал в лабиринте гробниц, поэтому он будет в безопасности и сможет помочь маме после моей смерти. Вздохнув от облегчения, я держусь за своё имя, сказанное Орионом, держусь за яркую прочную надежду, что мои звезды создали человека, наполняющего меня.

«Вот твоя правда». Её смех — смесь рычания льва, рёва бегемот и крокодильего шипения проносится через мою голову. Я в шоке открываю глаза, а она сидит на своих бегемотовых корточках.

— Ты не будешь меня есть?

Она зевает, и от нового вида зубов, чуть не вырвавших из меня нынешнюю жизнь и загробную, я спешу выбраться из зала и сразу врезаюсь в Рио.

— Айседора! Там? — Он смотрит в сторону тронного зала.

— Нет! Она съест твоё… — я делаю паузу, потом закатываю глаза. — Хотя ты, по всей видимости, будешь в порядке. Здесь нет мамы. Обратно наверх!

Я бегу по извивающемуся коридору и вбегаю по лестнице, перескакивая через три ступени за раз.

— Остерегайся Анубиса и Нефтиду!

— Я думал Хаткор. — Он пыхтит позади, когда мы добираемся до главной прихожей.

— Нет! Только… чёрные волосы, не беременна, скрытое зло.

— Понял!

С лестницы позади нас раздаётся рычание. Я поворачиваюсь и вижу Анубиса, несущегося вверх по лестнице за нами в след. Должно быть, он был в одной из соседних гробниц. Рио захлопывает дверь и подпирает её собой, упираясь одной ногой в стену под углом.

— Беги! Я держу!

— Не давай ему касаться тебя! Беги, когда он прорвётся! — Я бегу по коридору, со всей силы толкаю плечом тяжёлую деревянную мамину дверь, и врываюсь в её спальню.

С одного взгляда я вижу всё. Моего отца у постели матери, такого спокойного и держащего её за руку. Мою мать в постели, её поднятые колени очерчиваются под белой простынёй, её лицо, раскрасневшееся и потное. И Нефтиду, склонившуюся в углу над покрытой плетёной корзиной в углу.

Наши глаза встречаются. Её взгляд наполнен тысячелетней злобой. Она хватает корзинку, срывает с неё крышку и вытряхивает корзину в сторону мамы, выбрасывая в воздух длинного золотого змея-демона.

— Нет! — Кричу я и бросаюсь к передней части кровати с поднятыми руками.

Змей с извивающимся в спирали телом и обнажёнными клыками падает вниз.

На моё запястье.

Глава 19

Что отличало древних египтян — это то, что они были очень умными. Они додумались до многих вещей веками раньше, чем кто-либо из их современников. Они воздвигли памятники, которые до сих пор стоят и продолжают удивлять всех, кто видел их. Их искусство не перестаёт очаровывать спустя поколения. Их религия была сложной, и развивались вместе с ними. Но иногда они были настолько погружены в процесс изучения и подготовки к загробной жизни, что у них просто не получалось жить. Смерть так сильно маячила в их сознании, что они не могли видеть ничего, кроме этой финальной загадки, этого последнего аспекта жизни, который они не могли постичь, а значит — и контролировать. Боязнь смерти может стать такой сильной, что может мешать нам жить. Жизнь и перерождение. Хаос и порядок. Жизнь и смерть. Баланс.

Время ускользает из своего постоянного, вечного течения, замедляясь подобно свисту моего сердца.

Змей, ядовитый настолько, что способен убить бога, обхватывает своими челюстями моё запястье.