"Летай, летай, — подумала баба, — поймаем соколика, но куда девалась она, моя голубка? Где же Маруся?"

Перейдя дорогу, она приблизилась к дверям мазанки, на шум ее шагов откликнулась собака. Дверь была заперта, старуха постучалась, и через минуту на пороге явилась Маруся. Солодуха подозрительным и вместе проницательным взглядом окинула спокойную и печальную девушку.

— Отчего ты в избе в такую пору?

— Да так, — отвечала Маруся, — не хотела, жарко стало на солнце…

— Вздор мелешь! Говори правду!

— Да этот паныч все тут таскается, — шепнула девушка, покраснев, — пристает так, что и отбою нет! Я спряталась от него.

Солодуха мигнула глазом и улыбнулась.

— Цыганка опять приходила, чудеса такие рассказывает… Боюсь выйти на кладбище.

— И хорошо делаешь, — отвечала Солодуха, садясь на завалину. — Вот я бежала из Рудни, чтобы посмотреть, что ты делаешь. Парню и кончика носа не показывай! Уж я знаю, что говорю, ты слушай!.. Я знаю…

— А что же ты знаешь, бабушка? — перебила Маруся.

— Да он до смерти полюбил тебя, — на ухо шепнула баба. — Будь только умна, женится, непременно женится.

— Он! Ой, нет!.. — возразила Маруся, покраснев до ушей. — Ты шутишь, бабушка.

— Нашла чем шутить!.. Я тебе толком говорю, будь умна и носа ему не показывай, поймаешь соколика, твой будет… Ты глупенькая, а я пожила, слава Богу, на свете: знаю, коли поводишь мужчину за нос, так сильней полюбит.

— Я не понимаю, что ты говоришь, бабушка…

— То-то же… не понимаешь, не пора еще! Слушай, что говорю… увидишь, будет хорошо: пойдешь за шляхтича на зло всем чертям, дядьям-то… Порадуешь меня, старуху… Эх-ма! Тогда-то Солодуха, взявшись под бока, скажет всему селу: "А что? А что? Вот за кого вышла моя цыганочка, не хотели глядеть на нее, а теперь станете кланяться, а кому спасибо? Солодухе!"

И баба гордо уперлась в бока, выпрямившись, будто желая сказать: "А что, каково?" и стала перед Марусей, девушка скорее была смущена, чем обрадована таким известием и обратилась к собаке, которая, не узнав Солодухи, заливалась лаем.

— Ну, и что ж мне прикажешь делать? — сказала девушка, помолчав немного. — Я ровно ничего не понимаю.

— Вот что делать… сидеть в хате и только! Яблоко само в рот влетит, увидишь!

Сказав это, старуха опять присела и, отдохнув несколько минут, начала такое объяснение:

— Я уж вижу, паныч не на шутку вляпался, мать воет, стонет, зашла я к ней, а она меня и ну упрашивать, расскажи, дескать, что за цыганка такая обворожила сына… Я и порассказала, что надо… Теперь все готово — подуешь, загорится! В воскресенье оденься получше, ступай в церковь, а как встретит тебя молодец-то, слово какое скажет, смотри, не отвечай, не гляди даже… Фомка увидит, что ему остается жениться — и женится, беспременно женится, уж я знаю, на то у меня голова сидит на плечах… Ни слова: шуму да крику будет много, да что ж? Отец с матерью покричат, покричат, а после и согласятся. А парень, нечего сказать, пригож, хорош, хата сущий, рай, а денег, что хоть шапкой загребай. Тогда ты, пожалуй, забудешь Солодуху, — прибавила баба, пригорюнившись. Слезы брызнули из глаз девушки, баба от удивления чуть не подавилась последними словами.

— Что с тобой? Чего ты? — крикнула она.

— Э, бабушка! Хоть бы и случилось это, так не большое для меня счастье.