Ему показалось, что тонкая белая колокольня и приземистая белая церковь на другом берегу, красиво подсвеченные прожекторами, словно поддерживали или удерживали своими крестами жёлтого небожителя, манящего людей отражённым светом. Почему-то они представились Рылову так, как он никогда не думал, — символами мужского и женского начал, противостоящих соблазну.

Церковь в это время должна была быть пуста, но он думал, что в ней поют, — не очень музыкально, как в той церкви, куда водила его бабушка в детстве, — и, если прислушаться к ночной тишине, то можно даже разобрать в ней «иже херувимы» голосом актёра Пуговкина.

А в окружающей храм темноте ему чудились пространства клубящейся тьмы, пытающиеся прошелестеть странные слова «дата майнинг», которые сегодня он слышал от Стецкого.

Рылов дождался, когда луна ещё немного поднялась над землёй и сдвинулась влево от колокольни, осветив пустырь. На душе понемногу отлегло, и он продолжил путь, радуясь скорой встрече с наверняка задремавшей на диване супругой и загадав, что у него будет ещё время додумать и о «дата майнинг», и об уготованных людям соблазнах.

ЛИК БУНТУЮЩИЙ. «КОБа»

Повесть

Внешне улыбчивый Фёдор Канцев бунтует, видя вокруг мало любви. Больше всего на свете он бы хотел, чтобы все люди всегда радовались жизни. Самые грустные, несчастные — улыбнитесь хотя бы раз, и Фёдор полюбит вас за эту улыбку всей силой своей души. Но так не получается, и мятущаяся его душа ищет, почему.

Тема проповедников и загадка «Пророка» наделяют бунт Канцева высшими смыслами. Обострение болезни не оставляет возможности вложить открытия в собственную жизнь.

Во глубине небес необозримой

В сиянии и славе нестерпимой

Тьмы ангелов волнуются, кипят,

Бесчисленны летают серафимы,

Струнами арф бряцают херувимы,

Архангелы в безмолвии сидят,

Главы закрыв лазурными крылами, —

И, яркими одеян облаками,

Предвечного стоит пред ними трон.

1. Фёдор Викторович

Подрастерявший густую шевелюру, коротко стриженый Фёдор Канцев лучился, улыбаясь во все стороны лбом, глазами, ртом и даже порозовевшими аккуратными ушами.

— Фёдор! Заждались мы тебя, честное слово! Ах, красавец! Здорово выглядишь! Вот, что значит сибиряк! Ничем вас не проймёшь!

Он не ожидал такой тёплой встречи. Какие простые хорошие люди попадаются ему по жизни! Сколько он тут проработал? Всего ничего, три года, а словно прирос, — и к нему привыкли, как к своему.

Сестрички в диспансере, коловшие ему лекарства, — такие тоже умнички! Он немного волновался, как девчонки примут подарки на 8-ое Марта, а всё получилось так естественно, и так хорошо они посидели потом втроём, за ширмочкой и с бутылочкой, как старые добрые друзья, не чувствуя разницы в возрасте, что душа прямо пела, когда вечером возвращался из больнички домой. Он жадно хватал воздух, остро пахнущий ранней весной, и, как пацан, завидовал неизвестным ребятам, которых любят улыбчивые озорницы в белых халатах с открытыми миру глазами.

Как бы хотелось Канцеву, чтобы все люди всегда радовались жизни! Самые грустные, несчастные — улыбнитесь хотя бы раз, и Фёдор полюбит вас за эту улыбку всей силой своей души! Только и надо ему, чтобы полюбить, — увидеть пусть даже нечаянную, мимолётную, но искреннюю радость.