— Убью!!! — заревел я, торопливо произнес фразу, дарующую Благословение Двуликого, и рванулся в атаку…

…Кучер, упавший под ноги лошадям, старательно старался изобразить труп. Поэтому я метнулся за его сообщниками, которые ни с того ни с сего попытались дать деру. Догнал. Правого. Почти. И… остановился — прыгать через забор, оставляя Мэй одну, было глупостью. Метнул вдогонку нож. Промахнулся. И побежал обратно, сообразив, что только что краем глаза видел окровавленную занавеску, висящую в лишенном двери дверном проеме!

Добежал… Вскочил на подножку… Трясущейся рукой отодвинул полуоторванную тряпку и, уходя от удара в лицо, со всего размаха треснулся головой о дверную петлю. Вскинул руку, перехватил тоненькую белую кисть с зажатым в ней арбалетным болтом и… рухнул на колени:

— Живая!!!

— Кром!!! — взвыла баронесса, выронила свое оружие и повисла у меня на шее.

— Мэй! Леди Мэйнария!! — затараторил я. — Мы на улице!!!

— Плевать! Ты — рядом!! Теперь я от тебя ни на шаг…

…Это были не просто слова: минуты через полторы, когда она с грехом пополам объяснила, что я чуть не убил королевских стражников, которые вызвались отвезти ее домой, мне пришлось извиняться, не вылезая из кареты. И передавать весомое дополнение к извинению — кошель леди Мэйнарии — тоже.

Кстати, расспросить ее о том, что с ней произошло, я не смог — стоило мне открыть рот и задать вопрос, как она начинала мелко — мелко дрожать и вжималась в меня так, как будто я пытался выбросить ее на улицу!

Когда карета въехала в предупредительно распахнутые ворота и оказалась в кольце из вассалов барона Дамира, Мэй все‑таки взяла себя в руки. И, разгладив окровавленное платье, вслед за мной выбралась наружу.

Я огляделся по сторонам, убедился, что ей ничего не угрожает, и качнулся к «кучеру», который как раз начал рассказывать о происшествии:

— …Не знаю! Услышали рев сигнального рога, добежали до Дворцовой, а там — ваша карета и трупы…

— Расскажу… Все… Когда выкупаюсь… — прикоснувшись к моему локтю, шепотом пообещала баронесса и нервно вытерла правую ладонь о платье.

Что скрывается за этим жестом, я знал, как никто другой. Поэтому вцепился в руку первого попавшегося слуги и рявкнул:

— В покои леди Мэйнарии — бочку для омовений! Живо!!!

Парень поклонился и исчез.

— Спасибо… — одними губами сказала баронесса, потом вскинула голову и царственно поплыла к белой лестнице…

…С каждым шагом вверх по ступеням она становилась все увереннее и увереннее в себе, а когда мы поднялись на третий этаж и столкнулись со спешащей нам навстречу леди Этерией, участливо прикоснулась к плечу хозяйки особняка и грустно улыбнулась:

— Ты только не переживай, ладно? Он передумает, обязательно передумает! И вы снова будете вместе!

Баронесса Кейвази растерянно захлопала глазами:

— Кто передумает? Ты о чем, Мэй?

— Его величество! Мало ли — не выспался, разозлился на кого‑то, плохо себя чувствовал…

Хозяйка особняка недоумевающе посмотрела на меня, а потом расхохоталась до слез:

— Мэй, ты о Неддаре, что ли?

— Ну да…

— Отец дал согласие! Свадьба — в начале третьего жолтеня… А слухи об опале — лишь способ уберечь меня от покушений и интриг…

— Слухи? Ты… уверена?

— Конечно: прежде, чем приказать Арзаю их распространять, Неддар посоветовался со мной!

— Здорово… Я за тебя так рада! — улыбнулась баронесса д’Атерн и… как будто погасла — сгорбила плечи, закусила губу и снова принялась тереть правую ладонь о платье.