Воздух в нём плотнее, чем обычно, и я страшусь, что он принял меня от растерянности, а теперь хочет выгнать обратно, однако я не в силах позволить этому случиться.
– Вступаю в тебя без гнева и сожалений, – произношу я и в тот же миг понимаю, что эти слова, столь нужные и важные прежде, теперь утратили всяческий смысл.
Хмурый мир больше не ищет чистоты помыслов и беспристрастности, чтобы вершить справедливость. Его нынешняя справедливость – цветная, отчаянная, жаждушая… очень похожая на Птаху.
Я не пытаюсь больше гадать, а просто иду следом за ней, тоже открываю и закрываю за собой дверь. Зануд и остальные всё равно войдут по солнечному миру, они то знают, как открывать замок с педалями и большим колесом. Ну и пусть.
На Хмурой стороне, состоящей из одних только теней и кочек, мне не сразу удается разобраться, что именно я вижу, но постепенно в серости проглядывают цветные искры, а силуэты теней становятся четче, кочки расползаются, жмутся к стенам, и я понимаю.
В маленькой разделочной потрошат обыкновенных рыб. В большой разделочной готовят на продажу и рыбу, и мясо, и очень удобно держать эту разделочную на берегу, а вовсе не между морем и лесом, полным дичи.
Птаха, единственное, что есть настоящего среди комьев плотной мглы, скрючилась под одним из потолочных крюков, с которого свисает хвост сирены, посыпанный красными искорками. Птаха рыдает.
Я не вижу, но понимаю, что дверь за моей спиной открывается, я не слышу криков из солнечного мира, но знаю, что там орет и топает ногами Зануд. И Хмурый мир его тоже слышит, потому что вдруг прекращает тихо страдать вместе с Птахой. Он вскидывается, вздрагивает хохолками маленьких кочек, бросает наземь горсть изумрудов и брызги крови.
У меня голова идет кругом, мне непривычно узнавать истину так явственно и так сразу, но Хмурый мир изменился и захлёбывается в собственных открытиях.
Он жаждет справедливости. Он говорит мне, что Птаха – убийца, тьма и зло. Она уже убила Псину, она убила нерожденных детей, а в будущем она станет причиной гибели многих людей и варок. И моей гибели – тоже.
Но сначала будут варки, варки с этого самого берега, потому что это из за Птахи две луны напьются крови. Из за Птахи и Накера. И горы упадут в море, огромные волны рухнут на поселения и оставят после себя множество мертвецов, и живые будут завидовать им, потому что вслед за волнами на берега придут творины, ведь к ним взывает Хмурая сторона, они знают, сколько зла им сделали люди и варки, они придут мстить за себя и других.
Мы с Тучей этого не увидим, потому что нас посадят в лодку и отправят в море, и глубокая вода под кровавыми лунами обнимет нас, и мы отправимся туда, в глубокую воду, а Птаха…
Птаха – зло. И как я прежде не видел этого?
Она поднимается, оборачивается ко мне, что то почувствовав, становится не такой цветной и плотной – не комок мглы, но и не настоящий человек, создание, не принадлежащее ни солнечному миру, ни Хмурому.
Я – наконечник стрелы, разящей зло! Я вершу справедливость!
Под ногами Птахи плещут кровавые волны, и глубоко в этих волнах я вижу наши с Тучей обглоданные черепа.
У меня нет при себе меча, но это не важно, я голыми руками сломаю эту смешную тонкую шейку.
Я иду к Птахе. Я сомну её кровавую тряпицу, это следовало сделать уже очень давно, и тогда мы с Тучей…
Мне остается сделать не более двух шагов, когда Птаха раскидывает руки, словно крылья, задирает голову к потолку, с которого свисают крюки, делает быстрый хриплый вдох и… пропадает.
Накер
Мы добираемся до обители на третий день пути по Загорью, в предзакатное время, когда всё вокруг становится свежим и чуточку печальным.
Меня колотит дрожь. Зачем я здесь, на самом деле? Просто мой назидатор подумал, что в Загорье я найду ответы? Непохоже, чтобы тут они были. |