И тем страшнее, упорнее был бой, что с обеих сторон дрались русские
люди... Одни - за неведомую новую жизнь, другие - за то, чтобы старое
стояло нерушимо.
И каждый раз волны атак отливали, отброшенные красными бронелетучками.
Эти оборудованные наспех на царицынских заводах бронепоезда, - из двух
бензиновых цистерн или из двух товарных платформ с паровозом посредине, -
курсировали по окружной дороге частью впереди, частью позади фронта. С
пулеметами и пушками они врезались порой в самую гущу свалки. Выжимая из
старых паровозов-кукушек последние силы, они сквозь взрывы, в облаках пара
из простреленных паровозных боков; носились по развороченным путям,
развозя в окопы воду, хлеб и огнеприпасы.
- Ложись!
Рядом рвануло так, что свет потемнел и тело вдавило, и сейчас же по
спинам, по головам, обхваченным руками, забарабанили падающие комья.
- К орудию... По местам! - кричал Телегин, вскакивая и смутно сквозь
пыль различая задранную одним колесом кверху пушку и людей, злобно
подскочивших к ней... "Все целы - Латугин, Байков, Гагин, Задуйвитер...
нет Шарыгина... здесь... цел... Второе орудие в порядке, - Печенкин,
Власов, Иванов... головой мотает..."
- Левее, шесть восемьдесят, прицел шесть ноль, батарея, огонь! - хрипел
Сапожков, высовываясь с телефонной трубкой из завалившегося прикрытия.
Кашляя пылью, Телегин повторял команду. Шарыгин кидал снаряд Байкову,
тот осматривал взрыватель и перебрасывал заряжавшему - Гагину, Задуйвитер
откидывал замок, Латугин, устанавливая наводку, поднимал руку.
- Огонь...
Стволы орудий дергались, снаряды уносились... Торопливые движения людей
замирали, как в остановленной киноленте... Так и есть, - снова метнулась
свирепая тень - молния в землю, рядом.
- Ложись!
И все повторялось - грохот, вихрь земли, удушье... Злоба была такая, -
жилы, кажется, лопнут... Но что можно было сделать, когда с той стороны
снарядов не жалели, а здесь оставалось их - счетом, и на дивизионном
наблюдательном пункте сидел слепой черт, не мог как следует нащупать
тяжелую батарею...
На этот раз ранило Латугина. Он сидел, скрипя зубами. Около него мягко
и проворно двигалась Анисья, - непонятно, куда она пряталась, откуда
появлялась, - живо стащила с него бушлат, тельник, перевязала плечо.
"Батюшка, - сказала она, присев на корточки перед его глазами, - батюшка,
пойдем, я сведу на пункт". Он, голый по пояс, окровавленный, ощеренный,
будто действительно грыз хрящи, оттолкнул Анисью, кинулся к орудию.
Наконец случилось то, чего нестерпимо ждала злоба, томившая всех уже
много часов с начала этого неравного артиллерийского поединка. Сапожков
только что сообщил на запрос командиру дивизиона о количестве оставшихся
снарядов и ждал ответа; грязные слезы из воспаленных глаз его ползли по
лицу, время от времени он отнимал от уха телефонную чашку и дул в нее. В
самом воздухе внезапно что-то произошло: наступила тишина и загудела в
ушных перепонках. |