Базарное утро кончалось. Оглушенные курортницы слонялись в чаду шашлыков среди яблок и рыбы.
Резал баян.
Безногий баянист в тельнике набирал неловкую дань у ворот.
Один оглядел калеку, пожал плечами. Выходя с горстью тыквенных семечек, сплевывая в пыль их бледные облатки, опустил в черную кепку червонец.
— Вот… — растрогался баянист. — Спасибо, браток!..
Человек стоял, чуждый жаре, сухощавый, в светлом с иголочки костюме и ярком галстуке.
— Из моряков сам?
— Нет. Сделай «Ванинский порт».
…Он вернулся с коньяком. Подстелив газетку, сел рядом. Инвалид достал из кошелки стакан и четыре абрикоса.
— Прими-ка.
Выпил с чувством, глаза прикрыв: «Эх, дороги!..» — рванул.
Человек слушал: «Амурские волны», «В лесу прифронтовом».
— Сделай еще что-нибудь. «Таганку» можешь?
Отмерили еще.
Рукопожатие заклещили:
— Виктор.
— Гена. «Виктор»… победитель, значит… — пояснил. — Топчи землю крепче, победитель! — принял.
— В точку, — налил себе ровно:
— Чтоб руки не подвели, верно?
— Руки-то служат покуда, — баянист сплюнул, закурил. — Ты сам-то командировочный, или отдыхаешь здесь?
— Командировочный.
— А специальность какая?
— Специальность? Научный сотрудник. Биолог.
— Из Москвы?
— Из Харькова, — улыбнулся легко.
Звякнул в кепку гривенник.
— А вот скажи мне, Виктор, такую вещь: ты с большим образованием человек, ученый, а вот пьешь со мной, сел рядом?
— Да захотелось.
Гена пересыпал мелочь в мешочек, оставив в кепке несколько монет.
— И много выходит?
— До червонца и больше.
— Куда тебе — пьешь?
— Мне для дела… — наставительно.
— Какого дела?.. — плеснул остаток.
Коньяк был крепок, да крепко жгло солнце, человек молчалив без жалости, и Гена скоро поведал свою историю, где была деревня на севере, красавица жена, новороссийский десант и много тяжких раздумий.
Человек посоображал.
— Бабе, значит, отсылаешь?
— Жене, Витек, жене.
Витек посвистал.
— Хочешь слово? — дуй к ней.
— Неправильно. Обрубок… Я ж, Витек, первый парень был: работник, гармонист, чуб в золоте… Анька из всех самая. Поначалу-то… Позору — девки завидовали…
— Ну так!..
— Со стороны… а в доме калека — обуза скорая. Ждать-то — иначе в представлении. Да более двадцати прошло — что ждать…
Он установил баян: «Эх, дороги…»
— А может, думает, сошелся я с кем. Так тогда не посылал бы… Хоть и из разных городов с людьми — чует поди… А что я могу…
Человек следил движение чаек над бухтой.
— Покой души за деньги имеешь?.. — спросил он.
— Не имею, — сказал безногий. — И обиды моей тебе не достичь, хоть поил ты меня. — И вынув из кошелки заткнутую бутылку, налил молодого вина.
— Обида… — Человек пожал плечами, выпив. — Не люблю просто, когда бздят.
— Бздят, — прошептал безногий…
В молчании и зное, в охмелении, глаза его навелись в свою даль. |