И вдруг он повернулся к Эйнару.
-- Где ты взял пистолет?
Эйнар рукой указал на яму.
-- Наверное, этот черный уронил.
-- Дай сюда! -- потребовал Валленброк. Эйнар, коротко взглянув на него,
спросил:
-- С какой стати?
-- Дай! -- повторил Валленброк.
Эйнар отвернулся с таким видом, словно разговор этот ему надоел.
-- Я его нашел, и теперь он мой.
Валленброк злобно покосился на него, но промолчал.
За последние часы ситуация изменилась--и не в нашу пользу. Лишь теперь,
когда мы смогли наконец задуматься и оценить обстановку, до нас дошло,
насколько плохи наши дела. У нас больше не осталось концентратов, не было
спальных мешков... Тряпье, которое мы на себя натянули, конечно, защищало
нас от холода, но явно недостаточно. Холод и сырость проникали сквозь
прорехи, пробирали до костей; ноги у меня нестерпимо болели от усталости, а
потом совсем окоченели, так что я их больше не чувствовал.
-- Здесь мы не выдержим и дня--без пищи, без сна. Спать я вам не
советую, можно и не проснуться.
-- Где мы? Боюсь, нам не найти дороги обратно.
-- Я тоже.
-- Как нам выбраться из этого лабиринта? Валленброк указал на лежавшего
юношу.
-- Он здесь ориентируется, он и поведет нас.
Голос его был тихим и невнятным, он все еще посасывал ароматную
палочку; видимо, он уже успокоился и успел оценить и обдумать ситуацию.
Мысль его продолжала непрерывно работать, решать проблемы, строить планы,
разрабатывать проекты. Как много противоречивого уживалось в этом человеке:
с одной стороны, природа наградила его незаурядным интеллектом, он отличался
не только фундаментальными техническими знаниями, но и способностью
критически мыслить. И вместе с тем он умел ценить прекрасное, неплохо
разбирался в искусстве; не скажу, что мне нравилось, как он обставил свое
жилище, но надо признать, это был солидный стиль. В конце концов, именно
Валленброк в предвоенные годы возглавлял крупнейшие строительные проекты,
где сочетались холодный расчет и размах, отвечавший тогдашней политике
правительства. И вместе с тем кругозор его был ограничен, побудительные
мотивы его деятельности -- крайне примитивны, особенно эта безнадежно
устаревшая философия власти и чести--столь же плоская, как и те призывы,
которые мы по его приказанию передавали в эфир. Как я ни старался, я не мог
уловить у него даже намека на простые и естественные человеческие чувства; в
период своего обучения я особенно тщательно к нему присматривался, чтобы во
всем, вплоть до мелочей, подражать ему. Единственным, к кому он испытывал
привязанность, был его пес. Только сейчас я наконец-то понял, что Валленброк
психически ненормален. Как бы он трезво ни рассуждал, ему были недоступны те
человеческие побуждения, что делают нас людьми. |