Решив начать с подготовки описания своих путешествий, он в то же время делал наброски первых глав своего приключенческого литературного произведения. Однако, работая по десять — двенадцать часов в сутки, Андрей Петрович к своему ужасу вдруг обнаружил, что оба его произведения почти как две капли воды похожи друг на друга. Потрясение было так велико, что он на некоторое время решил вообще забросить свои творческие дела, пытаясь понять причину происшедшего.

Проводя теперь большую часть времени на мостике шлюпа или на его палубе, даже похудел и осунулся, переживая. Одним словом, наступил так знакомый всем литераторам творческий кризис. Это заметил наблюдательный Фаддей Фаддеевич и, видимо, интуитивно понявший состояние друга, как-то вечером подошел к нему и, взяв под ручку, провел в его каюту.

— Что-то неважно выглядишь, Андрюша, что с тобой? — тот неопределенно пожал плечами. — Все ясно. Диагноз — творческая хандра! — безапелляционно заявил Фаддей Фаддеевич. — Будем лечиться! — и позвонил в колокольчик.

— Накрыть стол! Но скромно, по малой программе! — уточнил капитан.

— Есть накрыть стол! — глаза Матвея радостно засветились.

— Опять радуешься, шельма? — вполне добродушно спросил капитан.

— Так точно, ваше высокоблагородие! Радуюсь за их высокоблагородие Андрея Петровича!

— А что так?

— У них который день грусть на лице. Хотел уже обратиться за помощью к вам, ваше высокоблагородие.

— Почему же не обратился?

Вестовой молча переступил с ноги на ногу.

— Побоялся… — ухмыльнулся Фаддей Фаддеевич. — Вот что, Матвей. Это для тебя я капитан, первый после Бога человек на шлюпе, а для Андрея Петровича — друг, первый друг на этом свете. А посему обращайся ко мне по его поводу без всякой боязни в любое время дня и ночи. Понял?!

— Так точно, понял, ваше высокоблагородие! — просиял Матвей.

Он, как, впрочем, и все на шлюпе, прекрасно знал, что только старший офицер, не считая, само собой, Андрея Петровича, пользовался такой привилегией, а тут на тебе…

— Ступай! Да пошевеливайтесь там с Макаром! Распустил я вас, окаянных! — ворчливо напутствовал его капитан.

Пока вестовые споро накрывали стол, друзья сидели молча, думая каждый о своем. Когда же Матвей вопросительно глянул на Андрея Петровича, тот повернулся к Фаддею Фаддеевичу:

— Мадера?

И тот кивнул головой в знак согласия.

Отпив из фужеров, закусили фруктами, которые соблазнительно поблескивали капельками влаги, как будто орошенные утренней росой. «Матвей расстарался», — отметил Андрей Петрович.

— Так что у тебя за проблемы, Андрюша? — полюбопытствовал Фаддей Фаддеевич.

И Андрей Петрович поделился с ним волновавшими его вопросами.

— Эх, мне бы твои заботы, литератор… — вздохнул капитан. — Как говорится, за двумя зайцами погонишься… — и задумался. — А что тебе ближе, Андрюша, «Описание…» или «Приключения…»?

— Наверное, «Приключения…», — подумав, ответил тот.

— И это почему же?

— Дело в том, Фаддей, что «Описание…» требует строжайшего соблюдения последовательности и учета всех фактов, в то время как «Приключения…» не отрицают возможности свободного изложения этих же фактов и их интерпретации, плюс авторский вымысел и полет фантазии, плюс возможность выражения своей точки зрения на те или иные проблемы, разумеется, в пределах общего замысла произведения.