— Благодарю вас, — ответила она и почувствовала, что ей действительно приятно.

Оркестр заиграл вальс, он молча взял ее под руку, и они закружились в танце. Она увидела лейтенанта, который появился, держа в каждой руке по бокалу, и теперь укоризненно глядел ей вслед. Казалось, эта музыка звучала здесь всегда, все происходящее нереально, они только вдвоем, а все окружающие не больше чем заводные игрушки. Вальс кончился, раздались редкие хлопки. Роммеля не было, но Земке знаком подозвал Прима, который, извинившись, удалился.

Именно этот момент Гортензия выбрала для своего появления. Ее лицо казалось высеченным из белого мрамора, красивые красновато-золотистые волосы были уложены в высокую прическу. Шлейф ее бального бархатного платья цвета темно-синей ночи скользил по полу, выгодно оттеняя пышные волосы и влажно блестевшие глаза. Голоса постепенно смолкли, присутствующие поворачивались, чтобы взглянуть на нее, а Земке торопился через всю галерею, чтобы встретить ее и поцеловать руку. Он проводил Гортензию в дальний конец зала, где стояли стулья в стиле Людовика Четырнадцатого.

Женевьева взглянула на часы. Было как раз без пяти восемь, и, когда оркестр заиграл вновь, она пробралась сквозь толпу, открыла дверь в музыкальный зал и проскользнула туда. Она хотела побыстрее попасть в прихожую, но внезапно заметила Роммеля, который сидел на стуле у фортепиано и курил сигару.

— А, это вы, мадемуазель. Он встал. — Что, уже надоело?

— У меня немного болит голова, — ответила она с бьющимся сердцем и совершенно непроизвольно пробежала пальцами по клавишам.

— О, вы играете, как приятно, — сказал Роммель.

— Немного. — Она села (это было вполне естественно) и заиграла "Лунную сонату". Она вдруг вспомнила Крэйга и тот вечер в Холодной гавани. Роммель откинулся на спинку стула; он явно наслаждался музыкой.

Женевьеву спасла сама судьба: внезапно открылась дверь и появился Макс Прим.

— О, вот вы где, господин маршал. Вас опять к телефону. Теперь из Парижа.

— Видите, ма-амзель? Они не оставят меня в покое. — Роммель очаровательно улыбнулся. — Может быть, продолжим позже?

— Конечно, — согласилась Женевьева.

Он вышел. Прим мельком улыбнулся ей и последовал за маршалом. Она поспешила через другую дверь, вышла в прихожую и быстро поднялась по главной лестнице.

Когда она вошла в спальню, Шанталь уже ждала ее. На кровати лежали черный свитер и пара темных брюк.

— Вы опоздали, — рявкнула она. — Уже десять минут девятого!

— Не беспокойтесь. Быстро помогите мне снять платье. — Шанталь расстегнула молнию, и белое чудо соскользнуло на пол. Женевьева быстро влезла в брюки и натянула через голову свитер. Серебряный, украшенный ониксом, портсигар скользнул в один карман вместе с ключом, фонарик — в другой. Она повернулась: — Теперь вперед!

Шанталь крепко поцеловала ее в щеку.

— Действуй и возвращайся невредимой, Женевьева Треванс.

Женевьева удивленно уставилась на нее:

— Когда вы узнали?..

— Вы с графиней думаете, что я дура? Глупая старая Шанталь? Я меняла вам пеленки, когда вам не было и года, моя девочка. Думаешь, я не знаю, в чем разница между вами теперь?

Но сейчас им было не до объяснений. Женевьева улыбнулась и проскользнула между занавесками в темноту, на балкон. Было очень тихо, музыка раздавалась где-то вдалеке. Ей снова было двенадцать лет, и она сбегала ночью с Анн-Мари, чтобы путешествовать в темноте, потому что ей хватало на это решимости. Она перелезла через балконную ограду, твердо встала на кирпичную кладку и быстро спустилась вниз.

Когда она заглянула за угол, на террасе было тихо и пусто.