— А…

— Понимаю, понимаю. Но в мире коллекционеров то, что непосвященный воспринимает как пошлость, знаток ценит как истинное произведение искусства. — Он улыбнулся. Настороженность и озабоченность сохранялись, однако Халлерштайн уже заметно расслабился.

Кэтрин нахмурилась:

— А как же в полдень? Вам что, приходится затыкать уши?

Халлерштайн рассмеялся:

— У большинства часов бой очень легко отключается. Вот только кукушки меня действительно сводят с ума. Фигурально выражаясь, конечно.

Кэтрин задала еще несколько вопросов по поводу его работы, собирая информацию о характерных жестах, взглядах, интонациях, словах для установления базовых особенностей его поведения.

Наконец, сохраняя обычный тон беседы, она спросила:

— Сэр, нам бы хотелось знать, не покупал ли кто-нибудь в последнее время двое часов, похожих на эти? — И она продемонстрировала ему фотографию часов фирмы «Арнольд продактс», оставленных на месте преступления. Кэтрин внимательно разглядывала его, пока он рассматривал фотографию. Лицо Халлерштайна оставалось абсолютно невозмутимым. Она пришла к выводу, что он слишком долго разглядывает снимок — знак того, что его мучают какие-то сомнения.

— Что-то не припоминаю. Я продаю массу часов, уж поверьте.

Неверная память — признак стресса в фазе отрицания у человека, склонного ко лжи, как ранее в случае с Ари Коббом. Халлерштайн вновь окинул внимательным взглядом фотографию, словно изо всех сил пытаясь оказаться полезным своим гостям. Затем, слегка повернувшись к Кэтрин, наклонив голову и повысив голос, произнес:

— Нет, в самом деле не припомню. Извините, ничем не могу помочь.

Кэтрин почуяла ложь. В случае Халлерштайна это было нейтральное выражение лица, которое отличалось от характерной для него мимики. Скорее всего, он узнал часы. Но почему он лжет? Потому ли, что просто не хочет связываться, или потому, что ему известно, что он продал часы вероятному преступнику, или потому, что сам причастен к убийствам?

Определяя личностный тип своего первого здешнего несговорчивого свидетеля Ари Кобба, Кэтрин отнесла его к экстравертам. Халлерштайн явно принадлежал к противоположному типу — был интровертом, то есть принимал решения на основе интуиции и эмоций. Она сделала такой вывод, так как сразу же отметила его страсть к часам и факт, что успех его бизнеса более чем средний (он скорее будет продавать то, что ему нравится, чем сбывать массовую продукцию и иметь на этом хороший доход).

Чтобы добиться правды от интроверта, необходимо установить с ним личную связь. Он должен чувствовать себя в безопасности. Решительное наступление на него, подобное тому, какое Кэтрин предприняла на Кобба, сразу заставило бы Халлерштайна замкнуться.

Кэтрин покачала головой:

— А вы ведь были нашей последней надеждой. — Она вздохнула, бросила взгляд на Селлитто, который, к счастью, сумел без особого труда изобразить разочарованного добродушного полисмена, скорчившего мрачную гримасу и тоже сокрушенно покачивающего головой.

— Надеждой? — переспросил Халлерштайн.

— Человек, приобретший эти часы, совершил очень серьезное преступление. У нас была единственная нить.

На лице Халлерштайна появилось выражение искренней озабоченности, но Кэтрин Дэнс в своей практике встречала множество прекрасных актеров. Она положила фотографию обратно в сумочку.

— Часы, которые вы видели, нашли рядом с его жертвами.

Взгляд продавца застыл на мгновение. Он явно был сильно потрясен.

— Убийство?

— Да. Прошлой ночью были убиты два человека. Рядом с их телами были оставлены двое часов. Возможно, в качестве некоего послания.