Даже учитывая небрежную простоту костюма для верховой езды, который Лайэн выбрал для позирования, и руку художника двадцатого века, рисовавшего его, но то же самое мятежное чувство гордости, заставлявшее его диких предшественников грабить и мародерствовать на их пути через всю ширь Ирландии к беспредельной власти на западном побережье, было и в его портрете для любого человека, имеющего глаза, чтобы видеть. «Мы готовы на все!»

Первый старейшина был готов на все, чтобы завоевать приз, которым стала Орлиная гора. До каких пор готов идти сегодняшний старейшина, чтобы сохранить его?

Она вздрогнула и выскользнула из кровати, пересекла комнату и подошла к окну, чтобы снова взглянуть на вид, притягивавший ее со странным постоянством. Лайэн Ардьюлин, признала она, обладает тем сверхоружием, какое предыдущие члены его клана сочли бесполезным в эру примитивной простоты, но в современном искушенном обществе оно окажется неоценимым, и это — неискренность. Никогда нельзя сказать с определенностью, по какому пути он будет идти, так что Джорджина знала, что лучшей защитой будет ее ледяной, колючий разум, которым она пользовалась с таким успехом в бизнесе. Никоим образом, никогда нельзя позволить себя обескуражить. Как ей быть, например, если он вместо того, чтобы играть роль ограниченного обаятельного человека, какой придерживался до сих пор, сменит амплуа и позволит излиться тем страстям, которые, как она знала, таятся в тени его дружелюбия? Нервная дрожь страха прошла по ее жилам при этой мысли, и ее глаза, серые, как торфяной дым, расширились от дурного предчувствия. Когда она подумала о такой опасной возможности, то невольно выдала свое возбуждение нервным пощупыванием широкой шторы, прикрывавшей окно. Слава Богу, ее голова стала опять ясной; за исключением беспокоящих обмороков, которые теперь случались только при сильной усталости, она почти совсем вернулась к норме. Если она проконтролирует себя и постарается избегать его общества в минуты слабости, то не будет ни малейшей возможности повторения ужасного события прошлой ночи.

После завтрака и после того, как он убедился, что гостья чувствует себя вполне хорошо, Лайэн предложил Джорджине сопровождать его к одному из своих арендаторов. Она с готовностью согласилась, не особенно думая о пользе прогулки, и поднялась в свою комнату за пальто, а он пошел побеспокоиться о транспорте. Она еще не была готова и собиралась выйти через несколько минут, когда удививший вид его, подъезжавшего к фасаду дома в живописном ирландском кабриолете, запряженном кобылой, резво вздергивающей ноги между оглоблями, заставил ее молчать до тех пор, пока он не соскочил к ней с готовностью помочь ей усесться.

Заливистый смех овладел ею, когда он подсадил ее в кабриолет, и, усевшись, она ощутила незнакомое чувство раскачивания, причем ее ноги опирались на узкую деревянную планку. Кобыла негромко заржала и сделала грациозный шаг вперед, как бы понимая ее веселье и возмущаясь им, и Джорджина вскрикнула и нервно ухватилась за край кабриолета, когда внезапный рывок чуть не лишил ее равновесия.

Лайэн издал какой-то звук вроде идущего из глубины горла смеха.

— Не надо нервничать, — успокоил он ее. — Шина в наших условиях гораздо более удобный вид транспорта, чем любой из ваших хваленых американских автомобилей, и при этом гораздо менее темпераментна, я гарантирую.

Он вскочил на сиденье кучера и похлопал ладонью по свободному месту рядом с собой:

— Как ты предпочитаешь: разместиться здесь, лицом вперед, или ты чувствуешь себя спокойнее там, где сейчас сидишь? — спросил он.