– Вы хотели меня видеть? – спросила она.

– Да, мне нужно задать вам несколько вопросов в связи с гибелью Виолетты Леонидовой, – сказал Егоров.

– Хорошо, только я прошу вас отпустить меня через двадцать минут. То есть не отпустить – мне нужна будет как раз эта перевязочная, тут нескольким больным нужно будет сделать перевязку.

– Я надеюсь, что двадцать минут для беседы нам хватит, – заверил Егоров. – Скажите, вы ведь делали уколы Леонидовой?

– Да, я приходила два раза в неделю и делала уколы.

– То есть вы были в ее квартире даже чаще, чем доктор Крахмалев. Где, в какой именно комнате вы делали уколы?

– В спальне.

– Дверь вам открывала всегда сама Леонидова?

– Нет, несколько раз открывала ее домработница. Кажется, ее зовут Люда. Открывала она, потому что Виолетта Игоревна задерживалась в театре или еще где-то. Тогда мне приходилось ее ждать.

– Еще кого вы видели в квартире Леонидовой кроме ее самой и домработницы?

– Я видела… сейчас… Да, видела молодого человека, ее родственника… Еще был такой представительный мужчина, он на Святослава Игоревича похож… А еще два раза приходил массажист. Вообще-то мы с ним старались не пересекаться, чтобы в один день не делать и массаж, и укол. Но пару раз случались накладки.

– Как звали этого массажиста?

– Звали… его звали… Да, я как-то спросила, и он сказал, что его зовут Николай.

– А откуда он был, из какой организации?

– Вот этого я не знаю. Ведь мы с ним только о графике посещений и говорили.

– В таком случае опишите этого Николая.

– Ну, он такой… что называется, в возрасте. Лет сорок пять, наверно. Среднего роста, очень крепкий. Короткая стрижка ежиком… Вот, собственно, и все.

– Теперь скажите: вы знали, что у Леонидовой была коллекцию украшений?

– Что-то такое слышала. Но вообще я ее жизнью не интересовалась.

– И где хранилась эта коллекция, вы не знаете?

– Нет, откуда мне это знать?

– Спасибо, пока у меня все, – сказал Егоров, поднимаясь.

Из больницы он направился в театр – надо было переговорить с еще одним другом Леонтьева, Николаем Бехтеревым. И это капитану удалось, однако эта беседа ничего не принесла, кроме раздражения. Едва только начав беседовать с трубачом, он понял, что имеет дело с крайне скрытным человеком. Он вспомнил фразу, которую обронил коллега Бехтерева, скрипач Трубников: «Побеседуйте с ним… Если он захочет говорить, конечно». Так вот, с Егоровым трубач говорить не хотел. Капитан промучился с ним полчаса, так ничего и не добился и вышел из театра раздосадованный.

Наступил вечер, пришло время встретиться с милиционерами, которые вели наблюдение за Леонтьевым. И капитан поехал на Петровку. Добираться на работу ему пришлось под проливным дождем: октябрь вступил в свои права, погода испортилась, и капитан порадовался, что идти ему недалеко – зонтик он из дома не захватил.

На Петровке на месте находился только один милиционер из наружки, сержант Геннадий Лисицын. Второй милиционер, как сообщил Лисицын, продолжал наблюдение.

– Мы проводили объект утром до работы, – докладывал милиционер. – Там он находился долго, до самого обеда. С работы поехал до метро «Маяковская», вышел и там зашел в один дом, адрес у меня записан. Мы навели справки и установили, что там живет его мать.

– А потом?

– У матери он пробыл около часа. Выйдя, отправился бродить по центру города.