Но главное – символика. То, что рука дрогнула именно на звезде, которая не была частью узора, а посланием – вряд ли совпадение, как и изменение схемы. Если убийца что-то меняет, значит, что-то не работает. А если не работает – значит, он в это все-таки эмоционально вовлечен или становится вовлечен. Больше эмоций – больше шанс, что он совершит ошибку. А звезда и вовсе часть игры с ним, Дмитрием. А если убийца играет, реагирует – значит, его можно спровоцировать, вызвать реакцию. Опять же, толкая на ошибки.

Только вот в это все приходилось вовлекать Ольгу. Что значило, что она была, в общем-то, права. Точнее, не права, но решит, что права, и станет вовсе невыносимой. Но и он был прав тоже – без плана и смысла приманка была бесполезна. А если с планом? Но план не решал базовой проблемы: ни одна наружка не обеспечивала стопроцентной защиты, а ведь убийца был умен и очевидную слежку мог заметить. Черт. Значит, нужен план, который предполагает плотную охрану.

И дважды черт: игра получалась такая, в которую играли на жизни, и в случае осознанной игры все они будут лично на его, Дмитрия, совести. Что, если за каждое свидание с Ольгой кто-то будет расплачиваться жизнью?

«Да будут ли они еще, эти свидания, после последнего разговора… Разве что вот по службе, ага, для дела. М-да».

Мысль использовать провокации для того, чтобы ходить с Ольгой на свидания, звучала настолько неправильно, что даже нравилась. В каком-то извращенном смысле.

«А можно просто ходить на свидания и держать это в голове. Приставив, разумеется, наружку. А можно, наверное, придумать и еще какой-нибудь более отвратный и аморальный вариант, мне на них сегодня как-то везет. Нет. Если играть с Ольгой – то честно, в открытую. Страх можно контролировать, особенно когда появляется какое-то дело. Ответная игра».

Тем временем отчеты продолжали поступать. Толпы пропавших женщин, превратившиеся в безличные грязно-белые папки, ложились на стол, продавленный диван, шкаф, подоконник.

Бардина Наталья Викторовна, сорока пяти лет, телосложение худощавое, глаза карие, состоит на учете в психоневрологическом диспансере с диагнозом «Пограничное расстройство личности». Пропала в прошлом году.

Сырмолот Оксана Викторовна, тридцати лет, волосы крашенные в рыжий, особая примета – нервный тик, характерно подергивает шеей. Пропала в феврале.

Ромашова Марина Викторовна, двадцати лет, полная, темноволосая. Пропала в прошлом году.

Женщины, девушки, почти девочки. Почему-то многие – Викторовны. Дмитрий устало потер глаза, понимая, что не выловит из этих папок ничего. Все они исчезли бесследно, будто их и не было. Зато Алена была здесь и сейчас, и на ноге у нее обнаружилась ссадина, полная земли и каменной крошки. Словно упала, глубоко, до крови рассекла колено, но кто-то ее придержал. Ссадина затянуться не успела, а значит, была получена незадолго до смерти. А значит, он свои жертвы обездвиживал.

«Ба-атюшки. Дело становится все «страньше и чудесатее».

Еще царапины на пальцах, с растительным соком…

Телефон зазвонил в третий раз. Дмитрий вздохнул, снимая трубку.

– Меркулов!

– Меркулов – это ты, – просветил довольно-уставший Изместьев, – а я нашел.

– Что ты нашел?

– Труп нашел. – Судя по голосу Миши, найденный труп выдал ему премию за год, повышение по службе и бутылку армянского коньяка. – На Морском кладбище. Подгребай.

II. Старые жертвы

Подгребать пришлось через пробки, сопки и майский, всегда внезапный ливень. Но как только Дмитрий подъехал к воротам кладбища, засияло солнце, ярко подсветив неприглядность картины.