– Разве это имеет значение? Я использовал много всяких имен: Йенсен, Дэвидсон, Уилсон, Мэдсен.

– Другими словами, ваша матушка не имела представления, кто ваш отец.

В тот момент, когда слова слетели с губ, ей захотелось прикусить язык. Она чуть не схватила лежавший на коленях скотч и не прилепила обратно на рот. Сидевшего напротив мужчину, наверно, от психопата отделяет какой–то шаг, и называть его мать шлюхой было величайшей дуростью.

Его лицо не дрогнуло.

– Видимо, вы не очень хороший адвокат, мисс Спенсер? Хороший юрист знает, когда нужно держать рот на замке.

Она ничего не сказала, и через мгновение напряжение в каюте слегка ослабло.

– На самом деле, к моему несчастью, я точно знаю, кто мой отец. Вам бы он не понравился… у него был весьма дурной нрав. Не хотите ли чаю?

– Что? – моргнула она.

– Не хотите ли чаю? Тот наркотик, который я вам дал, имеет свойство превращать язык в вату, а от кляпа дело только хуже. Раз уж мы на пороге вступления в переговоры, то хочу удостовериться, что ваш рот в рабочем состоянии.

Тут она совершенно точно почувствовала его взгляд на своих губах и нервно их облизала, от чего ее чувства только еще больше бросились в глаза. Он ведь поцеловал ее?

– Не очень хорошая идея. Вдобавок к наркотикам, которые я вам дал, и вашим желтеньким таблеточкам, вы могли бы понять, что слишком восприимчивы к алкоголю. Вы же знаете, что все эти средства плохо на вас действуют.

Не стоит ей удивляться, что он знает о ее транквилизаторах – просто еще одно проявление насилия.

– Жизнь полна стрессов, – заметила она. – А ведь это было до того, как меня похитили и стали приставать.

– Ну, не все так безнадежно. К вам никто не пристает. Пока.

– Это не смешно, – резко сказала Женевьева. – Если когда тебя похищают и накачивают наркотиками, не означает приставание, то я уж не знаю, что тогда это такое.

– О, я думал, вы имеете в виду нечто чуточку более сексуальное.

Она покрылась румянцем.

Очень странное ощущение. Обычно она не краснела, и произнесенный им с нарочитой медлительностью комментарий был брошен случайно, без всякого непристойного намека, однако она почувствовала, как тепло разлилось по щекам. У нее бледная кожа, и ее просто накачали бог знает каким количеством наркотиков, должно быть, у нее какая–то реакция, нервно подумала Женевьева, и он вряд ли заметит…

– Мисс Спенсер, вы что, краснеете?

– Адвокаты не краснеют, мистер Йенсен, – строго напомнила она. – А теперь, почему бы вам не рассказать мне, что вы хотите, и я определю, как мы можем прийти к соглашению.

Он ничего не сказал. Встал, пересек каюту, рывком открыл встроенный шкаф, оказавшийся небольшим холодильником. Когда Йенсен вернулся, то вложил ей в руку ледяную банку «Таба», и она чуть не расцеловала запотевшие бока цвета фуксии. Он уже открыл для нее банку, очень предусмотрительно, поскольку руки Женевьевы тряслись, когда она подносила ее ко рту.

– Вас не беспокоит, что я могу снова подсунуть вам наркотики? – спросил он, садясь на место.

– Плевать, – ответила она, выпив полбанки одним залпом, чувствуя, как холодная жидкость скользит по горлу. Женевьева закрыла глаза и издала блаженный вздох. Она так обрадовалась чему–то холодному и утоляющему жажду, что этого почти хватило, чтобы Женевьева расхотела убивать Йенсена. Почти.

Когда она снова открыла глаза, то увидела, что он наблюдает за ней.

– Так что вы хотите? – повторила она вопрос.

Он заколебался, а ведь он не казался мужчиной, которому свойственны колебания.

– Боюсь, вам нечего мне предложить, мисс Спенсер. Мне нужно сделать некую работу.