Оно, положим, не след, точно. Это дело женское. Да ведь не всегда оно и вашей-то сестре удается. Вот у нас соседка есть, Перехрянцева, Олимпиада; три дочки у ней на руках, и все невестами побывали, а замуж хоть бы одна вышла. Последний жених даже ночью в трескучий мороз из дому бежал. Старуха Олимпиада, говорят, ему вся растрепе, из слухового окна кричала: "Постойте, постойте, позвольте объясниться", а он по сугробам - зайцем, зайцем, да и был таков.
Пряжкина. На грех, мастера нет, батюшка, Филипп Егорыч... Оно точно... А все-таки, коли бы меня послушались... У меня в предмете был человечек, то есть я вам скажу, просто первый сорт - что в рот, то спасибо. (Целует концы своих пальцев.) Да-с! (Со вздохом.) Да что! Теперь все это в воду кануло. А пойду посмотрю-ка я на Машу... Что она делает? Чай, все еще спит, моя голубушка. Что-то она скажет, как проснется, как узнает!.. (Опять хнычет.) Ах, батюшки мои, батюшки мои! что с нами будет? Что ж это Михайло Иваныч не возвращается? уж не случилось ли что с ним? Не убили ли его? Уж пришибут его, моего голубчика!
Шпуньдик. Да помилуйте, хоть оно отсюда и близко, все-таки время нужно. Туда да назад, ну и у него ведь он посидит... надо ж объясниться.
Пряжкина. Да, да, батюшка, оно точно... а только мне сдается, ох, не к добру все это, ох, не к добру! Изуродует он-его, Филипп Егорыч, просто изуродует.
Шпуньдик. Э, полноте!
Пряжкина. Ну, вот увидите... Я никогда не ошибаюсь, батюшка вы мой... я, поверьте, я уж знаю... Вы не глядите на него, на Петра Ильича-то, что он таким смиренным прикидывается... Первый разбойник!
Шпуньдик. Да нет...
Пряжкина. Да уж поверьте же мне. Просто изобьет его, в кровь изобьет.
Шпуньдик. Какая же вы, матушка, странная... что мы, в разбойничьем вертепе, что ли, живем? Здесь не велено' драться никому. На то здесь власть. Что вы? перекреститесь!
Пряжкина. Просто скажет ему: "Да как ты меня беспокоить смеешь? Да пропадайте вы совсем с вашей Марьей Васильевной... Да с чего ты это, старый пес, взял?" Да в зубы его, в зубы.
Шпуньдик. Полноте! что вы? Как это можно, право?
Пряжкина. Так-таки в зубочки его и треснет; ох, треснет он его, моего родимого!
Шпуньдик. Эх, Катерина Савишна!
Пряжкина (начиная плакать). Треснет, Филипп Егорыч, треснет... Ванька-Каин эдакой...
Шпуньдик. А я вас еще за благоразумную женщину считал!
Пряжкина (рыдая). Ох, треснет, голубчик вы мой!.,
Шпуньдик (с досадой). Ну, положим, треснет.
Пряжкина (утирая слезы). И ништо ему, и ништо ему.
Шпуньдик (оглядываясь). Да вот и он сам!
Пряжкина оборачивается: из передней входит М о ш к и н в шапке и
шубе Он медленно идет до середины сцены, уронив руки и неподвижно
уставив глаза на пол Стратилат идет за ним.
Пряжкина и Шпуньдик (вскакивая вместе). Ну, что? Ну, что?
Мошкин (не глядя на них). Съехал!
Шпуньдик. Съехал?
Мошкин. Да, съехал и не велел сказывать, куда... го есть мне не велел сказывать; недаром шельма дворник смеялся... Да я узнаю, завтра, сегодня же узнаю; в департаменте узнаю. Он от меня не отделается... нет, нет, нет!
Шпуньдик. Да сними же шубу, Михайло Иваныч...
Мошкин (сбрасывая шапку на пол). Возьмите, возьмите все, что хотите. На что мне это все?
Стратилат стаскивает с него шубу.
К чему? Все едино! Тащите все, берите все. (Садится на крес-лo и закрывает лицо руками.)
Стратилат поднимает шапку с пола и уходит с шубой.
Шпуньдик. Да расскажи нам по крайней мере...
Мошки н (вдруг поднимая голову). Что тут еще расска-(ывать? "Приехал, спрашиваю: дома?" - "Никак нет-с; вы-:хал".-"Куда?" -"Неизвестно". Ну, что ж тут еще рас-жазывать? Дело ясно. Просто всему конец, вот и все. А дав-ю ли, кажется, мы с ним искали квартиру для. |