Холм начал оседать. К небесам устремился гигантский столб дыма и пламени.

– Сновидение закончилось. – Бири взял у Майкла прожженные листы, разорвал и бросил клочки на траву. – Теперь ты можешь уйти.

– Уйти? Куда?

– Домой.

– А что будет с остальными? С людьми?

– О них позаботится Адонна. Ты сделал свое дело, и твои силы исчерпаны. – В глазах Бири сверкнуло презрение. – Ты отринул учение сидхи. Для нас ты теперь ничто.

«Не раскрывайся. Он всего лишь колесико в большом механизме».

Майкл узнал голос. Несомненно, он принадлежал Валтири. Майкл почувствовал, что сила у него осталась, и улыбнулся Бири. Что толку спорить с этим сидхом?

Холм уже сровнялся с долиной. По краям его взметнулись огромные фонтаны, и вскоре на месте холма образовалось озеро. В воде плавали льдины. Потом в центре озера возникла вихревая воронка. Даже у внешних ворот было слышно ее жуткое чавканье. У Майкла неприятно засосало в желудке.

– Кларкхэм совершил одну ошибку, – заметил Бири, глядя на исчезающее в воронке озеро. – Он поверил сидху.

Эти слова потрясли Мору. Она попятилась, вырвав у Бири свою руку.

– Николай, вы как? – спросил Майкл.

– Со мной все в порядке, – ответил Николай. – А что?

– Похоже, сейчас что‑то произойдет.

– Твой путь теперь ведет вниз, за пределы Царства, в пустоту, – сказал Бири. – Отправляйся домой, человеческий детеныш.

– Майкл! Подождите!

Николай устремился к нему, но уже подошла к концу нить – длинная нить пребывания Майкла в Царстве. Трава, клочки бумаги, стены, Бири, Мора, Николай – все вдруг бешено завертелось вокруг. Майкл описал невероятную дугу над рекой, степями и лесами…

Пронесся метеором мимо Иралла и Иньяса Трая, мимо опустевшего пригорка Журавлих, мимо руин и пепелищ Эвтерпа…

Мимо дома Изомага, где осталась великанша, всеми покинутая после того, как он сделал свое дело…

Через мертвый виноградник к тускло мерцающим воротам…

По саду, мимо неуклюжей стражницы, сидящей под шпалерой…

Туда, где стемнело и дул теплый ветерок бабьего лета. Где листья с тихим шорохом падали на мостовую, пахло вянущей травой и эвкалиптом, где все было невероятно сложно, переменчиво – и реально.

Стрекотали сверчки.

Вдали пророкотал мотоцикл.

* * *

Майкл стоял под уличным фонарем, свет, похожий на лунный, озарял одну половину его тела, другая скрывалась в тени высокого клена с багровой листвой. На противоположной стороне улицы, через четыре дома, стоял белый особняк Дэвида Кларкхэма. Никто не жил там уже сорок лет, лужайки заросли бурьяном, из живой изгороди во все стороны торчали длинные побеги, стены кое‑где потрескались и покрылись грязными пятнами, на окнах отсутствовали занавески, колышек с табличкой «Продается»  на лужайке покосился, словно сторонясь этого дома.

В особняке было пусто.

Майкл откинул со лба прядь волос и потрогал шелковистую поросль на щеках. На нем были свитер, рубашка и брюки, которые он получил от Кларкхэма.

В петлице рубашки алела стеклянная роза.

Он вынул ее и понюхал. Аромат бесследно пропал.

* * *

Майкл сидел в гостиной напротив родителей. Молчание затянулось, и ему становилось все больше не по себе. Мать только что перестала плакать, отец сидел потупясь, с выражением боли и скорби на лице, к которым примешивались облегчение и растущее негодование.

– Майкл, пять лет – это долгий срок, – проговорил он.