Просто большая дружная семья.

Я щурюсь и пристально смотрю на подушку в шелковой наволочке, теребя и сжимая ее. Разглаживаю складки ткани, давлю все сильнее и сильнее и смеюсь, стараясь не слышать, как горько звучит мой смех.

Большая, дружная семья.

Я даже не была на его похоронах. Послала цветы, но не смогла лицемерно притворяться, будто скорблю по нему. Джули уверяла, что потом я буду об этом жалеть. Может, когда-нибудь. Но не сегодня.

Сегодня я радуюсь жизни, сидя дома, в своем собственном доме, где не нужно опасаться дверей, которые бьют по лицу. Но вскоре моя радость меркнет от сознания, что всего полторы зарплаты отделяют меня от положения бездомной.

Это не способствует душевному равновесию, особенно если учесть, что мое дальнейшее пребывание в компании под очень большим вопросом.

Сую подушку под голову и закрываю глаза. Самое время поиграть в Скарлетт О'Хара. Я подумаю об этом завтра.

Я танцую на Соборной площади с мужчиной неописуемой красоты – должно быть, это одна из древних статуй Флоренции, чудом ожившая. Темноволосый, темноглазый римский бог, со скулами, точно высеченными из мрамора, крепко держит меня в мускулистых руках и шепчет на ухо: «Vende assorbenti igienici?»

Пока я поднимаю глаза, стараясь выглядеть соблазнительной и передавая телепатическое сообщение о том, что на мне нет трусиков, и одновременно пытаюсь точно понять, какую восхитительно порочную разновидность полового сношения он предлагает попробовать, мужчина необычно высоким голосом переводит вопрос: «У вас продаются гигиенические прокладки?» Затем его нога начинает звенеть.

– Вот дерьмо! – Падая с дивана, ударяюсь головой о кофейный столик.

Держась одной рукой за висок – вероятно, у меня сотрясение, – пытаюсь нащупать проигрыватель компакт-дисков, чтобы выключить запись урока итальянского языка (материал явно устарел – какой дурак в наше время будет спрашивать про гигиенические прокладки?). Потом понимаю, что звенит моя нога. То есть телефон лежит на полу, у ног, там, куда я его сбросила, разбуженная звонком, не давшим досмотреть прекрасный, хотя и немного странный сон. Хватаю его:

– Ну, и что вам от меня надо?

– Привет, я тоже рада тебя слышать, Кирби. Еще только семь, какого черта ты сидишь дома в такую рань? Так недолго остаться без премии «Трудоголик года»! – Джули смеется, и я почти вижу ее лукавое лицо.

Скучаю по ней.

– На этот раз я действительно облажалась, Джули. Та кого натворила… – Поднимаюсь с пола и направляюсь в кухню поискать льда – в голове пульсирует боль после столкновения с кофейным столиком и, судя по пустой по суде на столешнице, распития почти двух бутылок вина менее чем за четыре часа.

– Кирби, я не уверена, что правильно поняла: твои слова звучат весьма таинственно. Но кажется, ты что-то на творила?

– О-о-ой… Помнишь мою маленькую проблему в отношениях с начальством? – Я плечом прижимаю трубку к уху, роюсь в ведерке со льдом, заворачиваю пару кусков во влажное кухонное полотенце и прикладываю ко лбу. – Аи! – Вот это действительно больно.

Наверное, у меня на лице будет громадный черно-зеленый синяк, для полного счастья. Да уж, год начался – лучше некуда.

– Что значит «аи»? Что у тебя стряслось? Может, ты прекратишь наконец стонать и изложишь факты? – Могу поспорить, что именно новая работа в качестве пастуха для толпы подростков с играющими гормонами в одном из самых популярных реалити-шоу Америки превратила мою подругу в новую Джули с твердым и властным голосом.

– Ладно. Сегодня я умудрилась настроить против себя новую помощницу, уволить трех человек и поссориться с шефом.