В том, как много значит мазар Султан-Баба для местных жителей, я на своем опыте убедился.

Я уезжаю. 31 августа. Билетов нет. Жду открытия кассы. Разговорились с каким-то парнем. Я ему рассказал, что приезжал посетить Султан-Баба… Открылась касса, подхожу к кассирше и начинаю ее уговаривать, изображая из себя умирающего. Потом сел на скамейку так, чтобы она меня видела, и, к счастью, держу распределенное внимание. И краешком глаза замечаю, как выходит из-за касс тот самый парень и делает мне знак, чтобы я подошел. Один раз. То есть если замечу, то замечу, а если нет – мое несчастье. Я заметил. Подхожу. Он меня представляет женщине, называя ее своей тетей, и говорит, что, когда он ей рассказал обо мне, она решила подарить мне билет на самолет на завтра.

Меня сажают в «газик». Мы едем в гостиницу. Она продает мне билет по нормальной стоимости.

Не знаю, как сейчас, но тогда там еще были эти социальные наследования, ниши для дервишей (я и женщин-дервишей видел), для пиров (пир – это руководитель суфийской общины классического типа)… Все население знает, что существуют пиры, существуют дервиши, существуют дивана…

В Средней Азии традиционная культура, несмотря на советскую власть, сохранялась. На внешнем мире была как бы сеть духовного сообщества.

Даже базар – это тоже структурированное определенным образом пространство. Там при входе сидит человек, при выходе – другой, в центре сидит какая-нибудь колдунья. По базару пройдешь – уже все знаешь, и про тебя все знают.

Как-то я летел в самолете рядом с очень интеллигентным человеком из Нукуса. Мы разговорились. Я поделился впечатлениями о Султан-Баба. И вдруг он мне говорит: «Там есть такой человек – Мирзабай. У него бараке пророка Мохаммеда».

Мирзабай, конечно, сознательно пошел на контакт с нами, потому что у него есть внутреннее убеждение, что старые традиции закрываются и что его функция – как-то передать это Знание на Запад (образно говоря).

Мирзабай приехал в Литву со своей матерью. Она жила и умерла в Литве, ухаживая за литовскими детишками на хуторе тех ребят, которые ее приютили у себя. Она не знала ни русского, ни литовского языков, но дети ее абсолютно понимали.

После перезахоронения они восстановили могилу – как будто она там лежит, приносят туда цветы, туда приходят их подросшие дети, то есть они оставили место, где поминают ее.

Когда Мирзабая арестовали, старушка никому не была нужна. В Вильнюсе ее тоже никто не смог пристроить, а эти ребята просто взяли и увезли ее в деревню – и все!

Сейчас Мирзабаю шестьдесят восемь лет. В последний мой приезд он очень много и подробно рассказывал о своем Пути. Никогда раньше он этого не делал. Причем рассказывал абсолютно открыто, при всех, ибо точно знал, что большинство ничего не услышит и не спросит, что эта информация вытеснится из сознания. Так уж устроены механизмы психологической защиты человека. Потому Мирзабай и говорит: «Никогда – минус, всегда – плюс». Вот и вся теория причинно-позитивного мышления.

Мне запомнился наш с ним визит к местному знахарю. Ужинали мы, плов ели и водочкой запивали. Когда в миске осталось на донышке только, я миску взял и все сам съел. Мирзабай эдак спокойно говорит: «Игорь жадный. Плохо». После ужина пошли все спать, и тут я понял, что мне не до сна – нужно срочно бежать в деревянный домик на огороде. Еле добежал – из меня фонтаном било…

И так – всю ночь! Я был измучен окончательно, сознание терял несколько раз. Хорошо, догадался мантру запустить. «Я здесь потому, что не знаю». Уже светало, когда я понял, что болезнь отступает, причем из меня полилась водка. И только мантра звучит… Такое вот было очищение – из меня столько вылетело, сколько я и за месяц, пожалуй, не съел.