Но в эту

      дверь

         никакая тоска

не втянет

      меня,

          черна и вязка,-

души

   не смущу

        мертвизной,-

он бьется,

       как бился

             в сердцах

                   и висках,

живой

    человечьей весной.

Но могилы

      не пускают,-

              и меня

останавливают имена.

Читаю угрюмо:

         "товарищ Красин".

И вижу-

     Париж

        и из окон Дорио...

И Красин

      едет,

         сед и прекрасен,

сквозь радость рабочих,

                шумящую морево.

Вот с этим

       виделся,

            чуть не за час.

Смеялся.

      Снимался около...

И падает

      Войков,

          кровью сочась,-

и кровью

      газета

          намокла.

За ним

    предо мной

           на мгновенье короткое

такой,

    с каким

         портретами сжились,-

в шинели измятой,

            с острой бородкой,

прошел

    человек,

          железен и жилист.

Юноше,

    обдумывающему

             житье,

решающему-

       сделать бы жизнь с кого,

скажу

    не задумываясь-

              "Делай ее

с товарища

       Дзержинского".

Кто костьми,

        кто пеплом

               стенам под стопу

улеглись...

        А то

          и пепла нет.

От трудов,

       от каторг

             и от пуль,

и никто

     почти-

         от долгих лет.

И чудится мне,

          что на красном погосте

товарищей

      мучит

          тревоги отрава.