Снова дрожь появляется — близится момент истины, и по тому, удастся ли первый удар и насколько четким он будет, я смогу убедиться в наших шансах на победу и в мастерстве Рэя. Только вот немного не нравится мысль, что этот момент может стать для меня последним. Ладно, поздно уже думать.

Резко поворачиваю вслед за Рэем, перед поворотом убеждаясь, что оторвалась от преследователей метров на двести-триста, — улица пустынная, и не было больше никого сзади, и очень надеюсь, что это они. Торможу, не выключая фар и включив аварийную сигнализацию, и закрываюсь изнутри, и снова закуриваю, только вот окно чуть приподнимаю, чтобы руку в него просунуть было нельзя. И смотрю, как Рэй проезжает метров пять вперед и сворачивает в арку направо, оставив меня одну. Больше он ничего не говорил — кроме того, что, как только начнется конфликт, я тут же должна сорваться с места и въехать в ту же самую арку и нестись домой не оглядываясь.

Осматриваюсь, опустошая голову. Не нравится мне здесь — тут оказаться в такое время, наверное, стремно и без преследователей на хвосте. Темно, ни души, словно это необитаемый квартал, Зона из некогда нравившегося мне “Пикника на обочине”. Железные баки, доверху набитые какими-то пакетами, дымок от тлеющего мусора, зловонные на вид лужи, и тоскливое кошачье мяуканье, свидетельствующее, видимо, о сексуальной неудовлетворенности. И нечеткий свет фар сзади, там, откуда только что свернула.

Проскочили, идиоты! Вижу в зеркало заднего вида, как они пролетают мимо — если это они, конечно, — и от злости чуть не нажимаю на сигнал, чтобы самой себя обнаружить. Неужели все сначала? Неужели зря гоняли столько? Или…

Возвращаются — по крайней мере, кто-то возвращается, слышен шум мотора в тяжелой тишине. И точно: вижу в зеркало сдающую назад машину. Вроде “Тойота”, хотя темно, хрен поймешь, — но по тому, что она сворачивает в этот переулок и становится сзади меня, это — они.

Черт, надо было взять у него пистолет — просила же, но потом вняла голосу разума, то есть голосу Рэя Мэттьюза, утверждавшего, что это ни к чему, особенно с учетом того, что мной интересуются и ФБР, и полиция. Отвыкла я от московской обстановки, от жизни с тобой, когда все что угодно могло случиться, в любой момент могли мне позвонить и сообщить самое плохое — как это и произошло, когда тебя ранили и в галерею приехал Хохол. Отвыкла от того напряжения, в котором была в ходе операции “Кронин”, — на войне как на войне, все привычным казалось и нормальным, а тут…

Курю, глядя перед собой, и поднимаю голову только когда слышу:

— Эй!

Один сбоку, у моей двери, смотрит на меня в почти прикрытое окно, второй обошел машину спереди, а назад и не сдашь, там они меня подперли. Они же не знают, что я в свое время переехала киллера — и переехать этого козла мне не составит никакого труда, и даже не буду задумываться о том, что меня могу вычислить по вмятинам, отпечаткам протекторов и прочей ерунде.

— Эй, проблемы?

Говорят по-русски, значит, удостоверились, что я это я. Тот, кто сбоку, вдруг резко дергает на себя дверь, не зная что она заперта, естественно.

— Э, открывай! У Ленчика к тебе дело есть — сейчас съездим. Слышь, открывай!

Мотаю головой, изображая испуг, тем более что это несложно — мне и так, мягко говоря, все происходящее неприятно.

— Ну че, колесо пропороть? — Тот кто спереди вытаскивает нож. — Или стекло разбить? Мы ж тебя один хер вытащим — хоть через крышу. Лучше сама выходи, а то морду попортим!

Снова мотаю головой.

— Ну давай, сука, мать твою!.. — Все, кончилась дипломатия, взорвались ребята. Где же этот чертов Рэй?

— Что вам от меня надо? — спрашиваю по-английски негромко, ведь и они негромко говорят, а сквозь оставленную мной щель между окном и крышей они все должны разобрать.