— Мне докладывали обратное… — сказал Митрохин.

Без стука в кабинете появились прокурор Довиденко и полковник Эминов. Довиденко поздоровался со мной коротким, сухим кивком. С лица Эминова не сходило злое, капризное выражение. Он снова не заметил меня.

Митрохин подал знак — Довиденко и Эминов сели чуть поодаль, чтобы не мешать нам, и в то же время при первой необходимости дать Первому справку. Все у них спланировано, который раз я снова мог в этом убедиться.

— …Между прочим — раз уж мы заговорили о работе водной прокуратуры, — сказал Митрохин, — как ты смотришь, если мы переведем вас в помещение бывшей военной?

Это — нежилой дом, все приспособлено. Вначале людям необходимо создать нормальные условия, а потом спрашивать с них работу. Устроитесь, а там, глядишь, решим и жилищные вопросы… Надоело, наверное, жить как на бивуаке?

Я знал теперь, что меня ждет, если я соглашусь быть послушным. Особняк бывшей военной прокуратуры. Квартира. Кормушка. Как равный, получу я свой кусок от общего жирного пирога. Я перестану быть парией в среде местного начальства. Мы будем встречаться с Митрохиным, Довиден-ко и Эминовым на сессиях и активах, обмениваться новостями, приглашать друг друга на юбилеи и праздники. "Ты — нам, мы — тебе!" Ничего другого не требовалось.

В кабинете стало тихо. От меня ждали ответа.

— Надо срочно освободить невиновного, — повторил я. — Дело Умара Кулиева полностью сфальсифицировано… Сделка не состоялась.

— Вы говорите об улучшении работы водной прокуратуры… — тотчас подал голос Эминов. Это был опытный демагог. — А он делает вид, что не понимает!

Брезгливое выражение не сходило с его лица.

"Это не маска, — подумал я. — Он действительно оскорблен. Какой-то водный прокуроришка выступил против исконных привилегий здешней чиновничьей мафии…"

— Пусть скажет тогда, для кого его помощник сегодня утром получил взятку — ни много ни мало — тридцать тысяч…

Я выслушал эту клевету молча, не шевельнув ни одним мускулом.

— Бала Ибрагимов уже взят под стражу, и деньги у него изъяты! Я говорил с ним. Молодой, но уже глубоко аморальный, развращенный юноша…

"Толстый, неуклюжий Бала! — подумал я. — Деликатный, в темных очках-консервах, идеалист… Конец твоим честолюбивым мечтам о прокурорской карьере!"

Я посмотрел на графин — я просто умирал от жажды.

— А вот письмо от следователя водной прокуратуры Гусейна Ниязова, он возмущен…

"Сколько-же еще у них для меня новостей? Вечно занятый семьей и детьми Гусейн! Не поэтому ли он сидит на больничном и не показывает носа…"

Митрохин снова возвратился к Умару Кулиеву — меня к чему-то готовили.

— В связи с делом Кулиева нам удалось поднять — и на такую высоту! принципиальные вопросы борьбы с браконьерством! Народ до этого здесь спал, свыкся с тем, что происходит…

— О чем вы говорите… — невежливо прервал я Первого. — О каких принципиальных вопросах, когда невиновный осужден на смерть!

Но Митрохин словно не услышал меня:

— Сразу же пошли десятки, сотни писем! Тысячи подписи со всего Союза. "Смерть! Никакой пощады убийце!" Я лично выступил в республиканской газете… И теперь как? Что мы им скажем? "Ошиблись. Извините!" Так? — Что об этом говорить зря… — Я снова прервал его.

Митрохин снова взглянул на меня. — Ты в курсе? — О чем вы?

Теперь уже не только Митрохин, но и Довиденко, и Эминов смотрели на меня волчьими, настороженными глазами.